– Бабушка умерла. А мать… Хотел бы я посмотреть на ее реакцию, когда она узнает, что кольца нет. А вообще, может, было кольцо, может, не было. Может, она его продала. Сейчас уже никто ничего не докажет.
Влад складывал вещи в рюкзак: несколько книг, пакет с одеждой, два блокнота с потертыми обложками, гитарную «примочку». Он взял гитару, засунул в чехол, застегнул молнию. Скрутил провод «комбика».
Вышел из комнаты, заглянул на кухню. Оля курила у окна.
– Все, я собрался, – сказал Влад.
Оля и Влад вышли из метро, пошли к Ленинградскому вокзалу.
На парапете сидели компании бомжей. Дети-попрошайки приставали к прохожим.
Оля кивнула на кафе с пластмассовыми стульями и столами.
– Помнишь, как мы там сидели? Уже почти прошел год…
На перроне Оля и Влад молча обнялись. Влад вытащил из кармана джинсов билет, протянул пожилой проводнице. Она глянула на билет через очки, вернула Владу. Влад поднялся по ступенькам, зашел в вагон.
Оля провела указательным пальцем по щеке, размазала слезу.
Часть пятая
Октябрь 1996. Москва, Санкт-Петербург
Подходя к офису, я поняла, что что-то случилось. У здания стояли две милицейские машины, скорая. Я зашла внутрь, поднялась на второй этаж. Мент загородил мне дорогу. Я сказала, что работаю в «Ракете Рекордз», показала визитку. Он сказал подождать, отошел, вернулся со следователем – мужиком под сорок, в длинной турецкой кожаной куртке. Следователь сказал, что убит Антон, и чтобы я подождала в коридоре, а потом он меня допросит.
Потом я долго сидела на подоконнике в конце коридора и курила одну сигарету за другой. Думала о том, что на самом деле совсем не знала Антона, хотя мы и соприкасались по работе почти каждый день.
Два мента и мужик в гражданской одежде поднялись по лестнице, зашли в офис. Когда они открывали дверь, были слышны голоса, в том числе, Катин.
Дверь офиса снова открылась. Два медика пронесли на носилках тело, накрытое белой простыней. На простыне пропечаталась кровь.
Следователь вышел ко мне. Мы сели в переговорной. Он задал анкетные вопросы, попросил показать паспорт.
– Регистрации нет? – спросил он.
– Нет.
– Меня это, в принципе, не касается. – Он махнул рукой. – Когда вы в последний раз видели Кузьмина?
– Вчера.
– Во сколько?
– Около восьми вечера. Я зашла к нему в кабинет по делам, потом уехала домой.
– У вас были какие-нибудь отношения? Кроме как по работе?
– В смысле?
– Ну, мало ли.
– Нет. Никаких отношений. Только по работе.
– Ясно. А что-нибудь подозрительное вы заметили в последние дни? Каких-нибудь странных людей?
Я задумалась. В офисе постоянно бывали странные люди – курьеры, торговые агенты. Иногда забредали городские сумасшедшие.
– Нет.
Следователи и менты уехали только к двум часам. Дверь кабинета Антона была заклеена бумажкой с печатью.
Я сидела на диване у ресепшн. Женя сходил в свой кабинет, принес начатую бутылку коньяка Martel и рюмки. Он налил себе, мне и Кате.
Мы выпили, не чокаясь.
– Он вошел, спросил, где кабинет Антона. – Катя посмотрела на Женю, потом на меня. – Я сказала, что третий по коридору направо. Не надо было, да? Он вышел, а потом я услышала выстрелы. Семь выстрелов. – Катя заплакала, растерла слезы по щекам.
– Ты точно запомнила, что семь? – спросил Женя.
– Да, точно. Не знаю, почему. – Катя продолжала всхлипывать. – А его я совсем не запомнила. Обычный молодой мужчина. Лет тридцать. Или, может, двадцать восемь. В черной куртке.
– То есть, он был без всякой маски?
Катя кивнула.
Я посмотрела на Женю, спросила:
– Почему у нас в офисе нет охранника?
– Теперь будет… – негромко сказал Женя.
В коридоре хлопнула дверь. Вошел Сиплый. У уха он держал сотовый телефон.
– Ладно, короче, перезвони мне через полчаса.
Сиплый пожал руку Жене, огляделся, покусал губы.
– Скорей всего, это те, которые на нас наехали, – сказал Женя.
– Те были залетные… – Сиплый огляделся по сторонам, задержал взгляд на Кате, потом на мне. – Мы с ними перетерли.
– Ну, могли же вернуться…
– После таких разговоров не возвращаются. Ладно, короче, я на ментов не сильно надеюсь. Поговорю с пацанами. Найдем, кто Антоху ебнул.
Я поселился в клубе. Иван был рад меня видеть. Я тоже был рад видеть его. В клубе мало что изменилось. Моя бывшая комната была свободна. Иван сказал, что я могу в ней жить, сколько захочу. Только, как и раньше, помогать в дни концертов.
Уже на первом концерте я понял, что что-то изменилось. В клубе практически открыто торговали героином и травой. Было много «левого» народа. Почти никто не слушал хардкор-группу Гадз. Все напивались пивом или вмазывались.
Три скинхеда устроили дикий слэм. К концу концерта лица у всех их были в крови.
Я заперся в своей комнате.