Литнегр, или Ghostwriter

Случилось однажды в моей литнегритянской биографии, что Хранитель Информации удалился в долгий творческий отпуск — писать своё… В его отсутствие меня посетила мысль, что сын майора Пронюшкина на протяжении что-то уж очень большого числа романов остаётся школьником. Что ж он, дебил, что ли, по два года в каждом классе сидит? Непорядок! И мальчик пошёл у меня расти как на дрожжах. На протяжении трёх романов я дотащила его до выпускного вечера, устроила в институт, подсунула девушку и собралась уж было женить, когда громом с ясного неба грянул вернувшийся из отпуска Хранитель Информации: сыну майора Пронюшкина, согласно всем датам, сейчас должно быть всего тринадцать лет! А тринадцатилетних даже в наше отвязное время в ЗАГСах не расписывают… Кошмар! Скандал! Впрочем, санкций в отношении меня не последовало. Под раздачу угодил редактор проекта, который в отсутствие Хранителя Информации должен был исполнять его обязанности, но, увлечённый борьбой с зелёным змием, исполнял их спустя рукава, вследствие чего другие авторы насажали таких ляпов, по сравнению с которыми мой стремительно повзрослевший парнишка — это ещё цветочки. Редактора уволили. А Пронюшкин-младший, простившись с перспективами взрослой жизни, уныло потопал второй раз в восьмой класс.

Надеюсь, теперь, читатель, тебе ясно, почему образы героев «романов с продолжением» часто получаются ходульными, примитивными, плохо прописанными? Лично я элементарно избегала конкретизировать главных героев, чтобы не нарваться на несовпадения с написанным до меня. Казалось бы, почему не ознакомиться с тем, что было написано ранее, а после держаться проложенного русла? Но ведь вся фишка в том, что до меня майора Пронюшкина описывали разные авторы, и каждый дул в свою дуду. У одного наш общий Пронюшкин получился решительным, у другого — чувствительным, у третьего — интеллигентным, у четвёртого — приблатнённым, у пятого — навязчивым остряком… Словом, мифологический «герой с тысячью лицами». Многоликий и безликий. Спрашивается, на что — на кого — ориентироваться?

Не знаю, как для кого, а для меня майор Пронюшкин с его домочадцами и постоянными сослуживцами был вроде тяжёлой мебели, которую надо отодвинуть к стенам, чтобы освободить в комнате место для танцев. А танцоры — персонажи на один роман. Преступники и их жертвы. Те, что возникают из небытия и вновь там исчезают, позволив писателю проследить за своими негладкими индивидуальными жизнями. Ведь именно работа над образами таких героев ближе всего к написанию нормального, а не литнегритянского романа! Я тщательно описывала их внешность со всеми морщинками, родимыми пятнами, любимыми шарфами и свитерами и производимым на посторонних впечатлением. Я порой заменяла им имена, когда имя, данное автором синопсиса, не контачило с нарисовавшимся мне образом. Я с удовольствием проникала в их мечты, сны и страхи, я наделяла их причудливыми биографиями и сумасшедше-правдоподобными друзьями и родственниками, которых и в синопсисе-то не значилось, но вот откуда-то они взялись у меня; и значит — они есть…

Этим персонажам я благодарна за то, что они делали для меня не бессмысленным написание заказных романов. Плевать на майора Пронюшкина! Пусть он присутствует сугубо потому, что необходим Двудомскому, Хоттабычу, массовому читателю… Моя цель — рассказать занимательную историю, которая останется занимательной даже для тех, кто отродясь не слыхал о майоре Пронюшкине. Чтобы увлечь других, эта история должна в первую очередь увлечь меня. А меня увлекают те истории, в которых действуют не големы, слепленные из глины газетно-массовых представлений, а люди.

Ведь написание заказных романов, как и вообще писательство — это в значительной степени игра. И хотя в играх литературных негров преобладает подневольный компонент, но есть и вольный. Без него никто, ни за какие деньги не согласился бы на эту работу. Потому что человек пишущий обязан получать от своей работы помимо денег нематериальное вознаграждение: чувство творца миров, осознание, что созданное им «хорошо весьма» — или, по крайней мере, вполне достойно. Тот, кто изначально отказывает себе в этом чувстве, настраиваясь на голую халтуру, быстро иссякнет или совсем ничего не сможет написать.