Литнегр, или Ghostwriter

Мне предстало поистине жуткое зрелище. Подобное впечатление производил на меня только фрагмент фильма «Секретные материалы», где агент Малдер глубоко под землёй в Антарктиде видит хранилище, полное стеклянных банок с инопланетными зародышами — колоссальную, уходящую ввысь и вширь стену с бесконечным количеством ячеек! Нет, ячеек в этой комнате не было. Были колонны, сложенные из книг. Книги громоздились повсюду: на столах, почти из-под них невидимых, на подоконниках, на шкафах и в шкафах; издания несколькогодовой давности и совсем новые. Раскрыв одну из них наугад, я наткнулась на средневеково-сексуальную картинку: алхимический союз Солнца и Луны. В начале восьмидесятых за одну такую картинку скупили бы целый том с хитрозавёрнутыми рассуждениями о Великом Делании и Гермесе Трисмегисте. Сейчас в качестве его аудитории представлялись то ли студенты-гуманитарии, то ли алхимики, сидящие таинственно где-нибудь в подземельях рядом с библиотекой Ивана Грозного. «Мистериум» издаёт всё это не потому, что надеется продать, а потому, что это — Великое Делание.

Мой роман — быстрый, напряжённый — по сравнению с фундаментальной книжной кладкой, которую никто никогда не раскопает, показался тощим и ничтожным. Нет, не издадут его здесь, дохлый номер, разве что по прошествии ста лет, и то лишь в том случае, если сочтут аллегорией учения Гурджиева или Дудина, или кого-то ещё в этом роде. Тихо-тихо, почти на цыпочках, покинула я местную Антарктиду. Пожалуй, ограничусь статьёй о Дракуле. Брем Стокер — дело верное. Его книга о графе-вампире выдержала чёрт знает сколько изданий на разных языках и выдержит ещё. А остальное…

— Чёрт знает что такое! — азартно делилась я с мужем, когда мы осенним вечером возвращались с авангардной выставки по улице Полянка. — Я понимаю, эзотерика, традиционализм… Но это хорошо в частном порядке. А на уровне издательства надо чётко знать: чего они хотят? Кто их читатель, на кого они рассчитывают? Вот Хоттабыч точно знает, чего хочет: он деньги зарабатывает. А эти? Напустили тумана традиционалистского… Тьфу!

Таким образом рабыня ощутила полную солидарность с рабовладельцем. И даже возгордилась тем, что оказалась на правильной стороне.

Да, а «боярина» моего в новый перевод так и не вставили. Ну и ладно, хозяин — барин. Боярин, то бишь.

Глава 13 Трудовой туннель

«Я ныряю в туннель», — сказал мне один знакомый переводчик в то далёкое донегритянское время, когда я ещё не в силах была осмыслить эту метафору. «Каждый роман, который я перевожу — это туннель, в который ныряю. Потом на минуту выныриваю, хватаю ртом воздух, ловлю солнечный свет и снова ныряю в следующий». Я смотрела на чёрную с проседью бороду, в которой двигались губы, артикулирующие чуждые мне слова. Понять их пришлось позже, когда меня настигла моя цепь туннелей — то есть цепь заказных романов. Пока ты занимаешься литнегритянством, вся жизнь окрашена очередным романом. Вся жизнь. Он окрашивает всё, что ты видишь, всё, что ты читаешь, всё, во что ты играешь. Ты — внутри него.

Но почему? Ведь ещё первый опыт показал, что я способна поднапрячься и, выдавая по двадцать-двадцать пять тысяч знаков ежесуточно, завершить роман в ударные сроки. Так что же мне стоило выдать текст за три недели, а всё остальное время до обозначенной в контракте даты валять дурака и заниматься всякими не относящимися к литнегритянству приятностями? Однако вместо этого я снова и снова совершала растянутое во времени самоубийство.

Сразу после старта каждый детектив катится как по маслу: фигня эти самые двадцать тысяч, могу и больше, если размахнусь! Не пугают меня и накладки сюжета: я умею с ними обходиться и знаю, что моё самоуправство лучше оригинального варианта. Миновали те нервные времена, когда я поминутно ныряла в синопсис, и каждая необходимость его нарушить во имя связности и логики вызывала дикий стресс. Я приучилась писать слегка поверх синопсиса: едва прочитав его, уже представляла, как оно должно быть, выуживала из этого «должно быть» второстепенных персонажей, а они уже начинали самостоятельные танцы, за которыми оставалось только следить. Когда герои ещё только-только рождаются, когда впереди уйма времени и уйма тысяч знаков, на просторе которых можно порезвиться, возникает сумасбродное «что хочу, то и ворочу», способное стать подспорьем не хуже вдохновения — в ситуации, вдохновения не предполагающей. Но постепенно строгий синопсис вступает в свои права: те эпизоды, которые заранее вызывали любопытство и азарт, уже написаны, начинается тягомотина, милицейско-процессуальная жвачка, сцепление улик и продумывание алиби. И дело стопорится.