Нет, надо! Нет, надо! Это сейчас на меня вдруг накатил ступор от количества всего-всего, и мне кажется, что не надо, а отойду — придётся потом жалеть и возвращаться. Вот «Метрополис» Фрица Ланга — не смотрела ведь «Метрополис», а ведь сколько раз читала описания, это ж классика, да как вообще ты ещё без «Метрополиса» живёшь? Покупаю «Метрополис». До кучи беру сборник старых советских кинокомедий, которые и так регулярно крутят по телевизору. Олег смотрит на меня удивлённо, но так что же? А вдруг я захочу пересмотреть какую-нибудь комедию, когда по телевизору её не будет? Аппетит приходит во время еды, и у соседнего лотка я отовариваюсь двумя значками с готической символикой. Приятно поразглядывать ещё кукол — персонажей фэнтези, но тут уж я торможу себя, это была бы бесполезная покупка, за которую я потом стала бы себя упрекать…
А другие — полезные? Да, вполне. Можно с чувством выполненного долга идти в кафе, где беляши, фисташки и пиво. Я приучилась терпимо относиться к пиву, употребляемому Олегом, и научилась находить вкус в пиве сама. Ветер колышет зелёный бок палатки. Вместе с лёгкой поддатостью наступает умиротворение. План дня выполнен. День прошёл как надо. Чего ж ещё?
По выходе с горбушечной территории умиротворение ещё окутывает меня, но возле входа в метро лёгкий пивной покров слетает с мозга. Обнажается что-то резкое и колючее. Почему я так мало делаю для того, чтобы пробить свои произведения в печать? Почему так робка и ненастойчива? Даже в случае с «Мистериумом» отказал мне вовсе не главный редактор: отказала себе от его имени я сама, как будто не имела даже права предложить свой роман. При том, что я вроде бы хочу печататься, хочу литературной известности, одна перспектива произнести вслух: «Я — писатель», — вызывает жуткие судороги. Если попытаться облечь их в слова, то получится: «Писателем быть стыдно!» Ну да, вот именно стыдно, как с голой попой выйти в общество…
Странное утверждение? И впрямь, странное. Согласно этой логике писатели все вместе дружно должны скрывать свои произведения и имена. Но вот же — посмотрите вокруг: и не стыдятся, и книги издают, и интервью дают напропалую, и никто от них за это не шарахается, никто в них пальцами не тычет: «Смотрите, какие уроды, гы-гы-гы!» Так почему же?.. Видимо, это какое-то моё личное убеждение. Но откуда оно взялось?
Из детства, что ли? Из того периода, когда словесная игра, вольное сочинительство было тем, чем можно заниматься только с мамой и папой, а с посторонними нельзя, даже с бабушкой уже как-то неловко? Или пришло оно чуть позже, когда вырисовалось понимание, что Буратино и его друзья не просто так существуют в словесной действительности, а придумал их когда-то писатель Алексей Толстой (пусть будет Толстой, о Коллоди с Пиноккио речь пока не шла). Что писатель — это такой отдельный человек, который пишет книги. И вот эти самые, которые пишут книги — они люди серьёзные, известные, большинство из них — мужчины (на Агнию Барто долго думала, что она — Александр Барто) и вообще-то большинство из них — мёртвые.
Тебе-то к ним — куда?
Вот и вылезло оно — моё второе «стыдно»: как будто, называя себя писателем, я претендую на то, что мне не принадлежит. Я не всегда так уж надрываюсь над созданием книги, и я женщина, и — представляете! — пока ещё жива… Какой же из меня писатель?
Олег что-то говорит, чем-то своим, музыкальным, делится. Я стараюсь отвечать.
— Ты меня не слушаешь! — возмущается он.
— Извини, в самом деле прослушала. Так что ты сказал?
А потом мы дома. И наступает неотвратимый закат, при пламенном свете которого вдруг становится ясно: смотреть я купленное не хочу. Имело смысл покупать фильмы раньше, когда они подпитывали растущий во мне роман, который я имела право писать хоть год, хоть два года… ну вообще этим вопросом не заморачивалась, потому что он рос где-то параллельно, как живое существо, о котором я просто узнавала всё больше и больше, и чтобы узнавать, требовалась подпитка чужими книгами и фильмами. А сейчас… пусто всё…
— Так что поставим: «Легенду о Тиле» или шведские короткометражки ужасов?
— А ты что хочешь?
— А ты?
— Ставь, что хочешь.
Где моё состояние той благословенной эпохи, когда фильм «Носферату» в СССР был ошеломительной новинкой, и о вампирах имелась одна только новелла А. К. Толстого, и с Дракулой кроме меня никто абсолютно не был знаком, а я, осчастливленная этим знакомством, сидела на скамейке возле склона, с которого открывался вид на шоссе внизу, и карябала первую главу будущего романа на оставшихся пустыми листах тетради по гистологии, и всё шло в строку, всё совпадало с внутренним состоянием: и шоссе, и ранняя осень, и наплевать мне было на все издательства в мире, и…
— Что с тобой? — спрашивает Олег.
— Ничего. Всё в порядке.
— Но я же вижу, что не в порядке! У тебя слёзы!
Вот пристал! Рассказать тебе, что у меня внутри?
А что тебе ещё надо? Ты же всё равно не поймёшь. Я привыкла, что никто никогда меня не понимает. Единственный надёжный путь — одиночество. И собственные мысли.
— Говорю тебе, нормально всё.