Литнегр, или Ghostwriter

«Алла, послушай, я ведь тебе не враг, мы с тобой в одной лодке, а Розеткин — в другой. Ты же сама мне подсунула роман про ведьму, которая высасывала души и через это получала и богатство, и вечную жизнь… Неужели не замечаешь параллелей? Ты столько ему отдала, столько продолжаешь отдавать, но он этого никогда не увидит…»

Но чем отточеннее становилось обоснование, чем более чеканными делались фразы, в которые оно отливалось, тем сильнее обволакивали тело вялость и недосып. Рядом уютно посапывал муж, одеяло было таким тёплым, прогретым нашим соединённым теплом, а в стёкла лоджии стучала сухим порохом метель… Пожалуй, придавлю часок-другой, а когда полностью рассветет, напишу, компьютер никуда не денется. Тем более, что я так хорошо все сформулировала, по пробуждении не забуду… С этой успокоительной мыслью я ринулась головой в черный колодец, а когда вынырнула, потолок освещал зимний синенький день, и настроение было совершенно иное. Страдания предрассветного пробуждения виделись чем-то вроде тени от коряги, которая в сумеречном лесу показалась бабой-ягой. Из-за чего я так разволновалась? Ну да, Ток — не просто сволочь, а еще и тупая сволочь, ну так разве я мнила его образцом совершенства? Каждый из тех, кто пользуется трудом литнегров, нечестен по определению: в его базовых файлах, отвечающих за мораль, обитает огромный вирус. Но какое мне дело до его файлов? Платит — ну и ладно. Сделав такой вывод, я пошла процеживать воду для чайника.

И тем не менее, признание Аллы меня притормозило. До этого я неслась как на крыльях… Нет, не то чтобы я поверила, что это и есть мой роман (такого не бывает), но это определённо был роман, в который позволялось внести значительную долю себя. Я никогда не выбрала бы таких главных героев, — но постаралась прописать их максимально убедительно, а значит наделить чертами, взятыми из моего опыта, моих наблюдений; я не взяла бы этот сюжет, который отдавал чем-то сто раз читаным у переводных авторов, — но моё воображение, отдельно от моих же намерений, придавало ему и страшноватую убедительность, и непредсказуемость каждого следующего поворота. Я увлеклась до потери разницы между своим и чужим: в конце концов, собственные сюжеты тоже иногда сваливаются на голову императивно, точно их посылает неведомый заказчик… Однако диалог с Аллой схватил за плечи и встряхнул: ты работаешь не на себя, а на чужого дядю. Твои находки, прозрения, удачные ходы, даже сопереживание персонажам — всё запишут на его счёт. А он проглотит и не поморщится, и будет считать, что так и надо, что это он — автор, настоящий и единственный, и может быть в нём поселится даже ложная память, и он распишет интервьюерам, как во время работы над «Режиссёром» ежеутренне накачивался вдохновением, бродя по сосновому бору возле своего трёхэтажного загородного дома.

На целую неделю я забыла как писать, и подходила к компьютеру только ради того, чтобы бродить по интернету и играть в линии, забивая этим деятельным ничегонеделанием банальный страх. Обычно страх что-либо сделать нападает от ожидания, что получится плохо; я же наоборот, боялась, что получится хорошо — слишком хорошо для Андрея Тока. Что получится такое «хорошо», которое я хотела бы оставить для себя… Но что же делать? Намеренно писать хуже? В таком случае я наказала бы не Тока, а себя: он не увидел бы разницы (если читателя проекта я привыкла считать за страуса, то Андрей Ток рисовался ещё более тупым, чем читатель его же проекта), а я осложнила бы себе работу на те усилия, которые требовались, чтобы её испортить. Вводить в повествование элементы, которые указывали бы на авторство моё, а не Тока? Да там полромана уже таких элементов, а толку-то? Кто это заметит: читатель проекта? Исключено. Прокурор? Но не пойду же я судиться со своим работодателем! Даже подумать смешно.

В это заполненное беспокойным ничегонеделанием время меня повлекло в МГУ на лекцию Дудина. После оттепели вдруг ударила заморозками давно забытая русская зима, и её стылое величие согласовалось с бесчеловечностью университетских пространств, которые вопреки толпам студентов умудряются выглядеть полупустыми. Мы с Олегом сначала долго искали указанную в объявлении аудиторию, скользя по шахматным плитам от лифта к лифту; затем, найдя, скромно устроились в заднем ряду: мы же не планировали встречу в стиле «Сколько лет, сколько зим!» Впрочем, Дудин вряд ли нас узнал бы. Он продолжал нести всё то же самое, что в пору моего с ним знакомства, скользя безумным взглядом над головами собравшихся. Я вспомнила его вдохновенный монолог по телефону, когда он явно не понимал, с кем общается, но общался на полную катушку, и до меня вдруг дошло: Дудин — тот же Андрей Ток. Отличающийся от него по уровню эрудиции как сверхзвуковой самолёт от палки-копалки, но в отношении к людям точно такой же. Для Дудина имели значение только идеи. Люди не имели — ни малейшего.