Я такой, какой есть. Мне, если честно, насрать, если я не соответствую чьим-то ожиданиям. То есть раньше я парился, а потом один человек (я теперь думаю, что надо возобновить с ним общение, хотя, если подумать, он — сука и повел себя со мной некошерно) сказал мне, что я норм. Что типа мне не должно быть стыдно за то, какой я. Хуле. Бабка всю жизнь пилила мать, что я типа какой-то не такой. Мать отшивала. Не знаю, кто прав. Батя вообще самоустранился. Вообще, я для них всегда был балласт, наверное. Мать больше любила других детей, своих прилежных учеников. А я не был прилежным. Знаете, как это, учиться в школе с мамой? Все дети приходят в школу, и там никто за ними не следит, а за тобой слежка продолжается. Ты вообще ничего не можешь. Уроки не сделал? Донесут. Прогулял? Расскажут. Двойку получил? Это сразу становится известно. Но злился ли я на нее? Нет. Не злился. Бесило, конечно, но, если честно, похер. Но вот просто, чтобы вам было понятно… Вот даже взять тот день, когда она мне позвонила и наорала на меня. Она бы и не узнала, если бы ей не донесли. Но в этом смысле я всегда под колпаком. Я не могу сказать, что мы были сильно близки. Сейчас я в ахуе. Думаю, как она могла меня так бросить? Ладно бате, но мне ведь могла объяснить? Наверное, я всегда был второстепенным для нее. Может, это именно то, чего она хотела, — избавиться от меня? Типа вовремя не сделала аборт. Я не понимаю тех, кто говорит, что семья —
это все. Мне кажется, не все родственники по крови должны быть обязательно тебе самыми важными. Иногда вот встречаешь человека… Хотя по-разному бывает. Стыдно признаться, но я особенно нуждался в ней, когда… Когда она исчезла —так можно говорить? Я вдруг впервые подумал, что мне ее не хватает. Хотя, я думаю, она сбежала. Я бы тоже сбежал отсюда. Просто у нее получилось, а у меня нет.В реальной жизни Наум не чувствовал себя реальным. Когда его замечали, как правило, это не кончалось для него ничем хорошим, поэтому он предпочитал быть незаметным, неважным, сливающимся с пейзажем. Родители и те постоянно его теряли, самая их любимая фраза: «Наум, ты где?» — хотя, ясное дело, он просто был в своей комнате.
Наум, ты где?
Наум нашел себя в игре. Там, где нужно было притвориться, стать кем-то другим, у него получалось лучше. В душе он представлял себя развязным парнем, в которого влюбляются на лету, но, подходя к зеркалу, видел задрота из «секс эдьюкейшен» — с такими же мутными голубыми глазами, до кучи лохматый заика. И если с повышенной лохматостью еще можно было как-то бороться (хотя стричься коротко Наум не хотел — он как будто скрывался за длинной челкой, прятал глаза), то с заиканием он ничего поделать не мог.
На пятнадцатилетие он попросил в подарок игровой ноутбук. Родители, поразмыслив, решили, что это приблизит их ни рыба ни мясо
сына к карьере айтишника, долго откладывали (бабка помогла — добавила из сбережений) и купили. Наум сразу же во все врубился, торчал в онлайн-играх и там даже заводил какие-никакие знакомства, словом, это была надежда на…Привет. Классно ты их разнес!
— Привет! Спасибо.
— Я Дженни.
— Наум.
— Привет, Нум!
— Хорошая попытка.