Литораль (ручная сборка)

Наум делает над собой усилие и все-таки поднимается, сначала стоит, согнувшись, упершись руками в колени, затем выпрямляется и от боли едва не кричит. Бок саднит, внутри все тоже остро откликается на каждое движение, а он всегда был немного неловкий, и движения никак не могут прийти к единому ритму, чтобы Наум мог контролировать их и меньше травмировать себя.

Наум расстегивает желтую куртку рывком — под ней его собственная не застегнута, — задирает свитер и смотрит на живот. Справа и слева чернеют наливающиеся синяки.

Он подбирает с земли измятый и истоптанный рюкзак — тот потерял форму, превратился из мягкого куба в плоское бесформенное нечто, и какое-то время Наум всерьез думает о том, чтобы набить его снегом. Потом кое-как расправляет его и пытается надеть на спину, но это ужасно больно — руки никак не удается развести в разные стороны. Тогда он со злобой бросает рюкзак в урну. Тот не влезает, и Наум пытается давить на него рукой, но безуспешно. Тогда он сдается, забрасывает его на плечо и плетется в сторону вокзала. По крайней мере, предполагает, что вокзал там, куда он идет.

Кровь неприятно застыла корочкой на лице, теперь любая эмоция причиняет не только боль, но еще и отвращение — это неприятное ощущение, как будто на щеки и губы налили клей. Левый глаз не очень открывается, но сейчас ему хватит и правого.

Наум вдруг видит круглосуточный магазинчик — товары первой необходимости, заходит туда и приветливо, как ему кажется, спрашивает, где вокзал, но продавщица шарахается от него и машет рукой, как будто он привидение.

«Пива не продам», — ко всему прочему говорит она, и Наум отступает, хромая, обратно к двери и лесенке, как будто действительно зашел за пивом. Наум подозревает, что с разбитым лицом придется сложно. Поэтому он накидывает на голову капюшон — сразу два, от одной куртки и от другой, через боль натягивает на подбородок и нос ворот внутренней куртки и идет дальше в надежде кого-нибудь встретить и не напугать.

Наконец, Наум видит мужчину с собакой и почти бежит к нему — и потому что замерз, и потому что больше никого на улице нет, и он чувствует, что это последний шанс.

— С-с-скажите, — говорит он, легонько трогая мужчину сзади за плечо, — с-с-скажите, п-п-пожалуйста, где вокзал?

Мужчина оборачивается, собака лает, ей не нравится, когда ночью подходят со спины к ее хозяину, и Наум невольно думает, что лаять она решила слишком поздно, если бы у него был сейчас с собой нож и он имел бы такое намерение, то всадил бы уже этот нож в спину, собака бы не заметила.

— А вам какой вокзал-то нужен? — спрашивает мужчина.

Наум рад — вроде бы не боится.

— Мне в М-м-мурманск надо, — говорит Наум, и мужчина уже разглядывает его с интересом.

Он успокаивает собаку и спрашивает:

— А что с лицом-то у вас?

— Упал, — говорит Наум. — С-с-скользко.

И сам не знает, почему соврал — просто так обычно делают смелые парни во всех фильмах.

— Понятно, — говорит мужчина. — Но я бы все же предложил вам зайти обработать раны.

И берет осторожно его за локоть, но Наум взвизгивает от боли.

— Н-н-не надо, — говорит он, — не надо, лучше п-п-просто, пожалуйста, с-с-скажите, где вокзал.

Он чувствует, что смертельно устал от этого города.

— Вокзал там, — говорит мужчина, мгновенно теряя к нему интерес. И машет рукой в сторону.

Наум быстрым шагом уходит в указанном направлении — хромая, но все-таки быстро, каждый шаг отражается гримасой на его лице, но он больше не прикрывается воротом, просто хочет скорее дойти. Через какое-то время блуждания по темным улицам он наконец видит указатель на вокзал и почти бежит туда. Ног он уже не чувствует совсем, руки тоже заледенели.

На вокзале Наум садится на лавку, с трудом вытягивает ноги и первое время не может согреться — совсем, да и в здании вокзала не так уж жарко.

Потом его клонит в сон, и он закрывает глаза, но не тут-то было — кто-то трясет его за плечо, и это, конечно, дежурный в ментовской форме.

— Слышь, чё разлегся тут? Не гостиница.

— Я п-п-поезда жду, — отвечает Наум, но на табло поездов дальнего следования в этот час и пару ближайших нет ничего.

— В другом месте жди, понял. Тут не ночлежка. Ругают меня.

— А где, н-н-например? Мне негде п-п-просто, — начинает хныкать Наум, потеряв последнюю волю.

— В соседний зал иди, там пригородные. Первая электричка в пять тридцать, может, прокатит.

Наум, снова кряхтя как дед, поднимается в три приема с лавки.

— Хорошо тебя уделали, — с каким-то даже восторгом говорит мент.

Наум с трудом собирает себя вертикально и бредет в соседнее здание не оглядываясь.

Электричка и правда приходит в половину шестого, Наум садится в нее без билета, денег у него больше нет, ребята, которые его разукрасили, забрали себе за труды.

Пустой и мрачно холодный состав едет в неизвестном Науму направлении. Он дал себе слово, что сядет в любую, самую первую — просто чтобы поспать. И некоторое время, когда она уже тронулась, пристойно сидит, прислонившись лбом к холодному заиндевевшему стеклу.