Анна пошла по мосткам к лестнице и спрыгнула вниз. Вид у нее был не очень. Капля свисала с носа. Губы синие. Руки почти не слушались и ныли от холода. Там, у подмостков, она нашла несколько сытых камней. Скользкие и обернутые в песок, они выпадали из рук и не давались. Тогда Анна негнущимися пальцами заправила футболку в штаны и сложила камни за пазуху. Они тяжело пристроились возле ее живота, прижавшись к нему, как дети. Анна вспомнила северную сказку о том, как медведь Талала украл детей из деревни, чтобы съесть на обед, а один самый хитрый мальчик подменил всех детей на камни, медведь бросил камни в огонь, и очаг погас.
Руки скользили, лестница сопротивлялась, сбрасывала Анну вниз.
Она рывком подтянулась и как мешок упала на мокрые доски пирса. Под щекой у нее шептал океан:
Анна вернулась к хижине, подняла футболку и показала ей камни. Сейчас я буду бить тебя, сказала она.
Ржавый замок обиженно застонал, когда она двинула по нему камнем. Быстро стало понятно, что сам замок не поддастся, нужно было лупить по проушинам, петлям, которые от старости разболтались. Удар, еще удар.
Анна вспомнила, как несколько лет назад пошла на бокс, как ей нравилось лупить рукой, защищенной толстым слоем поролона, по перчатке тренера. Как она замахивалась, приседала и била, а он говорил: собери свою ярость, всю собери, вложи ее в этот удар.
Петля, подпрыгнув, отскочила от стены, оставив на ней рваную зазубренную рану из острых заноз, и повисла на двери вместе с замком. Анна открыла дверь и шагнула внутрь, даже не взглянув на сбитые костяшки пальцев, все еще сжимая камень в руке.
Внутри было тихо. Она положила камень на стол, осторожно, как будто он хрустальный. Закрыла дверь на крючок, включила старенький генератор — тот запыхтел недовольно, а вместе с ним начала нагреваться ржавая пластина обогревателя со следами прошлогодней рыбы. Анна легла на топчан, подогнув ноги, с головой завернувшись в шерстяное клетчатое одеяло, которое пахло сыростью, дымом и детством, таким детством, когда она еще была одна, без Хлои.
33
Анна проснулась ночью. Внизу бушевал океан. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет лежать вот так, в черной угольной мгле, у самого неба над океаном, и не бояться. Страх сопровождал ее везде, сковывал и вызывал онемение в руках, кроме тех моментов, разумеется, когда она была Хлоей.
Вода под хижиной билась истово, не берегла тонкие кости исчезнувших динозавров.
Анна нащупала на столе фонарь, зажгла его и поставила на попа. На потолке распласталась размашистая роза желтого цвета, как рождественская звезда.
Впервые за последние два дня Анна почувствовала голод.
Она стала шарить под столом и в покосившейся тумбочке и наконец нашла лапшу быстрого приготовления и банку с мутной жидкостью.
Бомж-пакет развести было нечем, Анна просто грызла брусок волнистой лапши, который с детства напоминал ей длинные волосы диснеевских принцесс. Специи она просто сыпала на язык.
Меньше всего Анна думала о том, что за голодом приходит жажда.
Теперь, когда она согрелась и даже поела, ее стала мучить одежда — грязная, липкая, с разводами соли, она причиняла почти физические страдания, но переодеться в этой комнате было решительно не во что. И наконец дико хотелось пить.
Анна подцепила ногтями крышку банки с мутным содержимым и стала жадно пить прямо через край. Там оказался кизиловый компот. Давно уже забродивший.
Хлоя бы встала и начала раздеваться. Она бы представила, как прямо сейчас, где-то вдали, внутри океана, идет по курсу рыбацкая лодка. В ней сидит кто-то, отдаленно похожий на человека, которого она любила, впрочем, отсюда не рассмотреть.