Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв.

Вопрос обсуждается на ряде малопольских съездов. Состоялось даже решение двинуть ополчение сандомирской, люблинской и галицкой шляхты для оккупации Волыни. Казимир оправдывался, уверяя, что литовские паны его не слушают и действовали самовольно. Идет он на уступки, подтверждает польские привилеи, с чем так долго тянул. И под его влиянием литвины, удовлетворяясь Волынью, не настаивают на возврате западной Подолии, оставшейся в польских руках, на изменении формулы унии.

Во всех этих отношениях чрезвычайно характерно выступает личная роль Казимира как носителя власти, стоящего как бы над и вне его двух государств, над и вне двух правительств, в роли иной раз суперарбитра скорее, чем правителя. И это положение особенно подчеркивается тем, что занять его пришлось господарю деятельному, энергичному и самостоятельному, каким был по натуре Казимир.

Его задача, цель всей его политики — укреплять и развивать значение и реальную силу своей власти, прочность созданного политического положения, а это то же, что укреплять и развивать государственное единство, общественно-политические связи, объединявшие его владения. То, чего ему удалось достичь в Литовско-Русском государстве ко времени вступления на польский престол, было лишь внешней, неглубокой и неполной связью литовско-русских владений под его великокняжеской властью, частью лишь формальной как относительно не только Волыни, но и Киевщины. Местная сила, местная власть была в руках либо князей, либо воевод-наместников, либо наместников-державцев, старост, бояр и князей, военно-аристократического общественного слоя, державшего крепко основные, существенные, местные нити власти и управления на началах держания княжого (близкого к удельному господству), наместничьего, боярского.

Обычно-правовые основы этого держания не только привилегия местного панства и боярства на второстепенные держания, но и обусловленность воеводской, областной наместничьей власти добровольным признанием ее со стороны местных общественных сил создавали для великокняжеской власти необходимость считаться с этими силами, действовать по соглашению с ними, искать в них опоры.

И Казимира Длугош изображает действующим по соглашению с литовско-русским панством, созываемым на «conventiones» или «conventiones generates»[101]. Любавский считает все эти conventiones сеймами литовских земель, великими сеймами и т. д. Но насколько следует осторожно обращаться с подобной терминологией Длугоша, легко показать на следующем примере. Любавский, следуя Длугошу, рассказывает, что в 1451 г. Казимир и его советники созвали-де «conventionem terrarum Lithvaniae»[102] для решения вопроса о Волыни и Подолии, и решение это осуществилось в посылке военной силы для оккупации Волыни^{110}.

Но возможно ли столь торжественно на сейме принятое решение объявить затем делом, которое совершено без воли и против настояний великого князя, как сделал потом Казимир? По отношению к Польше Длугош слово «conventiones» употребляет безразлично для съездов сенаторских, для сеймиков и сеймов, и потому его указания и для Литвы нельзя толковать по буквальному смыслу выражений, помимо иных данных.

Однако это были съезды «terrarum»[103]. В них, полагаю, можно видеть, и притом в более глубоком смысле слова, таких же предвестников литовско-русского сейма, как съезд 1440 г., провозгласивший великим князем Свидригайла. Мы лишь отрывочно, случайно имеем указания на состав этих «conventiones», указания на отдельных лиц, и лица эти — князья, воеводы, наместники, литовские и русские паны. Это нечто более широкое, чем рада: расширенное собрание ее, съезд державцев разной степени, съезды кормленщиков, сказали бы мы по-московски. Назвать их в строгом смысле слова сеймами мне мешает отсутствие данных для того, чтобы усмотреть в их составе элементы представительства земель, какое впервые встречаем в год смерти Казимира — в 1492 г.

В первую половину своего княжения Казимир Ягеллончик выступает преимущественно господарем Литовско-Русского государства и находит опору в своих восточных владениях против поляков с их притязаниями. Общественное возбуждение, вызванное волынским делом в 1452—1453 гг., затем начало большой польско-прусской борьбы втягивают его ближе в дела собственно польской политики, и настает время нового и резкого изменения его литовских отношений. Только пройдя через этот новый кризис, сильно осложненный поднявшимися национальными и религиозными вопросами и началом напряженной борьбы, Литовско-Русское государство вышло на путь новой, сеймовой государственной жизни.

50-е годы XV в. вскрывают одну из капитальнейших трудностей, служивших препятствием для мирного разрешения основного вопроса о польско-литовской унии. Сохраняя свою особую правительственную организацию, ведя свою особую политику, служившую особым интересам как внутренним, так и международным, Литовско-Русское государство нуждалось в личной деятельности господаря, в личном его присутствии на Литве.