Лица

Через пять дней он снова был в строю. На этом же самолете после ремонта Лиля Литвяк произвела еще семь боевых вылетов, четыре из них — 1 августа 1943 года, и четвертый вылет, под вечер, был ее последним. Каждый вылет сопровождался воздушными боями. В третьем вылете 1 августа она сбила Ме-109. Когда подошла к самолету, чтобы лететь в четвертый раз, я стал ее отговаривать и сказал, что очень тяжело одному человеку в такую жару делать столько вылетов. Я ей сказал: «Что, обязательно тебе столько летать? Есть ведь в полку ребята!», а она ответила: «У немцев появились слабаки-желторотики, надо еще одного трахнуть». Это были ее последние слова. В то время у нее было веселое настроение и бодрое, перед взлетом она, как всегда, улыбнулась, качнула головой, подняла левую руку, закрыла фонарь кабины и пошла на взлет.

Это был тяжелый вылет. В нашей группе было 8 самолетов Ил-2 и 6 самолетов Як-1. Ведомым Лили был сержант Саша Евдокимов. Подлетая к линии фронта, наши летчики группы прикрытия увидели, что Илы уже ведут воздушный бой. В этом бою с нашей стороны была только одна потеря — погибла Лиля Литвяк. Это видел ее ведомый сержант Евдокимов. Со стороны немцев было сбито два самолета Ме-109. Воздушные бои в этот день шли по всей линии фронта, особенно от Куйбышево до Дмитровки. Когда вернулись наши летчики с боевого задания, сержант Александр Евдокимов доложил командиру полка примерное место падения самолета, где-то в районе села Дмитровка, но он предполагал, что самолет Литвяк упал за линией фронта. Самолет падал беспорядочно, не горел, и летчик не покидал самолет с парашютом — она, видно, была убита в воздухе или тяжело ранена.

Мы с Евдокимовым на второй день ездили на поиски упавшего самолета, объездили большое расстояние от Дмитровки до Куйбышево, были во многих населенных пунктах и балках, но ничего обнаружить и установить не удалось. Во всех прифронтовых поселках почти не было гражданского населения, а военные давали противоречивые разъяснения, в то время им, видимо, было не до нас, своих дел хватало. А когда наши войска освободили Донбасс, с аэродрома Макеевка мы снова ездили на поиски примерного места гибели Лили Литвяк, но снова наши старания не увенчались успехом. К этому времени основного очевидца Саши Евдокимова уже не стало в живых, он погиб в воздушном бою 25 августа 1943 года. После этого поиски от полка прекратились. Лиля Литвяк навечно зачислена была в списки 73-го гвардейского, Сталинградско-Венского Краснознаменного ордена Богдана Хмельницкого II степени истребительного авиаполка 3-й авиаэскадрильи.

Кто знает, может, когда-либо удастся найти следы, то есть место гибели нашей Лили Литвяк. Сообщаю некоторые приметы самолета и самого летчика. На ручке управления самолетом (на верхней ее части) были выцарапаны две буквы «ЛЛ» (то есть Лиля Литвяк, это она выцарапала ножом во время дежурства), а на приборной доске вверху выцарапано слово «МАМА». В кабине самолета педали ножного управления поставлены до отказа назад, так как рост Литвяк был небольшой. Цвет обшивки самолета — сероватый. На щитках хвостового колеса (дутика) поставлены пластинки на потайных заклепках. Масленый бак ремонтировался, на нем должны быть сварные швы. Хвостовой номер самолета 18.

У Лили Литвяк на левой руке, на среднем пальце, был надет позолоченный перстень. На зубах, на верхней челюсти с левой стороны — две золотые коронки (заметно было, когда она улыбалась). Одета в тот вылет Лиля была: хромовые сапоги с короткими голенищами, темно-синие брюки-галифе, гимнастерка цвета хаки, а темно-синий берет она всегда убирала в планшет.

Вот что я хотел сообщить Вам в дополнение к тому, что Вы написали в «Белой лилии». Коротко о себе. В этом полку я вырос до старшего техника авиаэскадрильи. Был секретарем партбюро эскадрильи. Если что еще может Вас интересовать, отвечу на все вопросы. С уважением, Меньков Николай Иванович, гор. Череповец Вологодской области».

«Вы написали в своем очерке, что «бульдозер снял первый слой прямо с пшеницей»… А мы, между прочим, воспитываем гармонично развитого человека, заботливого хозяина родной земли, патриота. Как же вас понимать, товарищ корреспондент? Возникает законный вопрос: какая необходимость проводить раскопки на поле, засеянном пшеницей? Мы говорим детям о бережливости, учим уважать чужой труд, а на глазах у них бульдозер копает какие-то старые кости, из-за чего гибнет будущий урожай…»

Не хочу комментировать это письмо. И так все ясно. Скажу только о самом неприятном — о подписи: «Группа учителей». Номера школы нет, фамилий тоже, известно лишь, что письмо пришло из Подмосковья. Бедные дети!

Впрочем, письмо это — единственное в своем роде. Зато в обширной почте я нашел и такое строгое поначалу, но весьма достойное послание: