Лица в воде

Было ли замечено, что картина «Скотт Антарктический» оказывала терапевтический эффект на больных психическими заболеваниями, и поэтому за время моего пребывания в Трикрофте и Клифхейвене ее показывали целых три раза? Неизвестно. Но однажды, когда объявили, что для показа приготовили комедию «Ночь в опере» с братьями Маркс, мои воспоминания затрещали, словно одна из тех лодок-пыхтелок, когда поджигаешь у нее на корме свечку. Многие-многие годы я берегла детские воспоминания об этом фильме: как мы еле передвигали ноги от смеха, как, держась за руки, шатаясь из стороны в сторону, шли по вечерним субботним улицам, вдоль по Рид-стрит и вверх по Иден-стрит, весело галдя: «А помнишь, где он…», «А она ка-а-а-ак…» Другие фильмы: «Город-призрак» (где шерифа убивают под камнедробилкой), «Исчезнувший экстренный поезд» (где экспресс слетает с горящего моста в альпийскую реку, а его бригада и золотые слитки обнаруживаются невредимыми в следующей серии), «Человек-невидимка» (где главный герой делается невидимым, нажав на кнопку на приспособлении у него на талии, напоминающем старомодные детские корсеты) – меркли на фоне той чистой радости, которую дарила «Ночь в опере», с сумасшедшими, назойливыми братьями, шустро уворачивающимися от проблем среди декораций, сценических лесов, дымоходов и сверкающих люстр, разбрызгивающих радужные лучи перед негодующими пышногрудыми спесивицами.

Мне было очень любопытно, кому пришло в голову выбрать «Ночь в опере» для показа на покрытых пятнами стенах Батистового Дома. Киномеханик прибыл, построил свой форт и сразу же запустил кино – задом наперед, с писком, скрипами и шуршанием пленки.

«Я перемотаю», – сказал он.

Перемотал.

Я сидела смущенно, как бухгалтер, проверяющий отчетность за прошлые и текущие периоды, и ждала, пока смогу связать их, написав что-нибудь в колонке «Перенос на счет следующего года»; колонка так и осталась почти пустой. Фильм начался, исполосованный вертикальными и горизонтальными линиями света, словно под дождем. Я смотрела на Харпо с его копной кудрявых волос, круглыми глазами, из которых, как вода из бассейна, переливалась грусть, и арфой, украденной из плакучей ивы, что растет перед седьмым отделением; ее струны были порваны.

Я смотрела на Граучо, с сигарой в зубах крадущегося в женскую раздевалку; даже на нашей стене его глаза светились очаровательной греховностью.

Но смеяться не хотелось. У меня во рту привкус старых тряпок, и я ковыряю рану на руке, которая каждый день покрывается коркой, похожей на крышку колодца, из которого вытекаю я сама.

Где мой доктор-лозоходец, который мог бы рассказать, осталось ли там что-то от меня? Где таинственные незнакомцы в капюшонах, черных шляпах и с посохами, готовые пустить сверкающую кровь? Все сущности, что любят солнце…

Солнце озаряет смертные творения,
Пробуждая ото сна разум человека,
Ради всех округ и в уединении[10]

.

Милли сделала на полу лужу, а Эвелин колотит Ненси; Фиона, заскучав, поет во весь голос. Кто-то с проклятиями бросается к стене и начинает по ней бить кулаками, как будто хочет добраться до сокровищ, спрятанных за дверью сказочной потайной комнаты. Звук съедается, искажается; есть что-то беспокойное и раздражающее в том, как нечеткие фигуры никак не могут вырваться из плена неконтрастности и приобрести наконец убедительные черно-белые очертания, принять на себя ответственность за творящееся сумасбродство, мельтешение и неразбериху.

Ибо наверняка спаситель появится не в небе и не под деревом где-то в глуши, а начнет вещать на радиоволне или с экрана кинотеатра!

Тем временем бледные братья скачут, подрагивая и подергиваясь, на стене и не вызывают ни капли смеха, особенно у отрешенных, лишившихся разума оттого, что не выходят за пределы своей кожи и ее многоклеточных куполов, разносящих эхо звонящей в колокола луны.

Мы начали плакать.

«Так, ладно. По кроватям, дамы. Без жалюзи все равно никакого толку не будет».

Киномеханик разбирает свою цитадель и уходит, а нас разводят по постелям; если удалось уснуть, то для тебя хлипкие декорации дня сменяются нарисованным реквизитом мира снов. Остальным же ничего не остается, как лежать в темноте в ожидании утра и надеяться наперекор всему, что то, что говорят им голоса, – обман.

17

Больницу, как сообщалось, собирался посетить заместитель министра здравоохранения по вопросам гигиены психического здоровья.