Лица в воде

То, что предпочло бы несуществованье,
Безопасным ли считает сумеречный, серый свой приют?[14]

Так могли бы мне прошептать, но для врачей был только один выход – бритая голова и глаза, огромные, темные, всматривающиеся во мрак.

«Возжелай превращенья! Пламенея, беспечалье познай!», – но беда в том, что слишком часто этим пламенем был нож для колки льда.

25

Каждый месяц к нам в больницу из института, что находился в городе, приезжала группа женщин, которых мы называли «тетеньками». Как правило, они были средних лет, в фетровых шляпах, в крепких туфлях на толстом каблуке, с большими сумками одинакового коричневого цвета, которые закрывались на замок с завитками из тусклой латуни, и, чтобы открыть, требовалось с усилием его повернуть, как будто поворачивая кран с водой. От тетенек пахло как от школьных учительниц на пенсии, смесью утраты и любви, схемами со стрелочками и мелким шрифтом со звездочкой, указывающим на текст внизу страницы, который был стерт. Во время осмотра общих залов они держались скромно, стайкой и, прежде чем обратиться к пациентке, смущенно, украдкой оглядывались. Они не знали, что и как говорить, обращаясь к нам; кто-то когда-то им сказал, что нужно все время улыбаться, вот они и улыбались застывшей улыбкой.

Мы чувствовали свою власть над ними, и некоторые из нас относились к ним с придирчивым презрением, потому что они, похоже, не могли решить, глухие мы, немые, умственно неполноценные или все вместе, поэтому, когда обращались к нам, повышали голоса, утрированно шевелили губами, выбирали самые простые слова, чтобы мы уж наверняка поняли. Иногда они помогали себе жестами, как будто мы были иностранцами, а они собирались посетить нашу страну и им очень нужно было научиться разговаривать на нашем языке. Им так хотелось чувствовать себя с нами непринужденно, получать радушный прием, сидеть и по-дружески болтать с нами. Их желание, чтобы их окружали улыбающиеся лица и радостные возгласы приветствия, вызывало презрение. Представить, как эти тетеньки цепляются за свои сумки, сидят целыми днями в больничной швейной мастерской или бродят по двору, не представляло особого труда; иногда казалось, что они потому и приезжали в больницу, что чувствовали сродство с нами.

«Здравствуйте! – восклицали они с душевностью, которая не могла скрыть их страх. – Хотите конфетку?» Доставали мешок конфет, доверчиво предлагали все сразу и, потрясенные, досадливо цокая, натужно улыбались, когда у них из рук выхватывали все подношение.

Благодарного собеседника они получали лишь в лице Кэрол. Все остальные, хотя и набрасывались на предложенные сладости, вели себя подозрительно и враждебно, особенно потому, что тетеньки слишком часто говорили невпопад, задавали слишком много вопросов, на которые не могло быть ответа, и пытались подбодрить людей, которые провели в больнице двадцать или тридцать лет, словами «Ну ничего, скоро уже домой, так ведь?». Кэрол говорила с ними, не сдерживаясь, без подозрительности, рассказывала о том, что делалось в отделении, делилась своими мечтами, что скоро она выйдет замуж и «выберется к чертям из этой дыры». Она показывала на «ручательное» кольцо.

«Брульянт, – добавляла с гордостью. – Если у тебя есть ручательное колечко, на тебе непременно обженятся».

Тетеньки реагировали на Кэрол, как мог бы реагировать зоолог на обнаруженный им впервые вид, который соответствует всем сделанным ранее предположениям. Кэрол была образцовым «психиатрическим пациентом». Вот уже несколько лет одни и те же тетеньки совершали утомительное путешествие на медленном закоптелом поезде на север в Клифхейвен и уносили с собой обратно досадные воспоминания о том, как пытались развеселить тех, кто не нуждался в веселье, и подбодрить тех, кого приободрить было невозможно. С волнением и какой-то нарочитостью тетеньки разговаривали с Кэрол, веселили и подбадривали ее.

«Да, мне хотелось бы прийти к вам на свадьбу». «Какое милое кольцо, Кэрол». «Конечно, вы выпишетесь отсюда задолго до свадьбы». Затем, с раскрасневшимися щеками, сияющими от ощущения успеха (и от напряжения) глазами, они быстро направлялись к дверям, благодарно прощаясь с Кэрол и обещая всем нам снова приехать в следующем месяце и привезти еще сладостей, если мы будем вести себя хорошо и послушно. На их лицах едва заметно проглядывала паника, пока они ждали медсестру, которая должна была их выпустить, потому что мало приятного в том, что ты заперт где-то и у тебя нет ключа, да еще и в психиатрической больнице, где с посетителями порой случаются странные вещи, загадочные вещи, о которых никогда не напишут в газетах.

* * *