Лица в воде

Другим нашим гостем, который так же приезжал каждый месяц, но гораздо лучше понимал ситуацию, был человек из Общества оказания помощи пациентам и заключенным, которого мы прозвали Счетоводом Одна Конфета, потому что, зная, какими мы можем быть резвыми и жадными, он никогда не предлагал все угощения сразу, а осторожно вынимал по одному леденцу, держа его за бумажный хвостик, как будто рыбку, и спрашивал вкрадчиво, «доверительным» тоном, так что можно было подумать, что он собирается говорить о сексе: «Конфету хочешь?»

Мы смеялись над его бережливостью и хитростью, но всегда принимали угощение. Это был высокий, худощавый, усталого вида мужчина с потертым портфелем; он выглядел как работник, проверяющий показатели счетчиков, или налоговый инспектор, или вежливый коллектор, и мы понятия не имели, что было у него в портфеле, потому что пакетики с леденцами он носил в карманах своего костюма. Он не демонстрировал ни капли напускной сердечности тетенек, не задавал вопросов и не пытался завести разговор. Если не считать тех моментов, когда он предлагал кому-то из нас конфету, казалось, он не замечал нашего присутствия и опустошал пакетики с леденцами, повинуясь требованиям какого-то сиротливого ритуала, в котором главное место отводилось ему самому и конфетам, а мы, пациентки, оказались рядом по случайному стечению обстоятельств. В его действиях была какая-то скрытность: он был похож на тех людей, которые под покровом темноты проезжают сотни миль, чтобы в безлюдной глуши выгрузить свой секретный мусор. Он выглядел серьезным и погруженным в свои мысли.

И никогда (к нашему сожалению) не изменял своему правилу выдавать конфеты по одной. Поговаривали, что за сладости для больницы он платил из собственных денег. Еще он ездил по тюрьмам. Еще в то время, когда я была в больнице, он уволился из Общества и уехал жить на север, на восточное побережье, где растут пальмы, и забрал с собой подаренный ему обеденный сервиз из сорока девяти предметов в наборе. Интересно, и портфель тоже? А пакетик конфет, чтобы лакомиться в поезде?

Продолжая традицию аккуратной выдачи конфет, новый секретарь приезжал уже не каждый месяц, а только на Рождество. Его гостинцы были больше, дороже, богаче, но он не был человеком, внутри которого жила мечта.

26

Здание второго отделения, стоявшее на сваях из дерева и камня, словно лодочный сарай, до которого в прилив не должна доставать вода, возвышалось над землей на несколько футов, и я постоянно ощущала под ногами волнообразное движение пола, которое делало его больше похожим на лодку, сорвавшуюся с якоря и дрейфующую в открытом море. В тот день, когда я окончательно поверила в то, что мне говорили последние несколько лет – что я проведу в больнице всю оставшуюся жизнь, пол нашего зала как будто бы превратился в движущиеся слои зазубренного сланца, врезавшегося мне в ноги, и от этого не спасали даже толстые серые носки, которые вскоре пропитала кровь, стекавшая на темные зубья, стремительно убегавшая через дверь, уносившая с собой вырезанные серебряные и золотые звездочки – награду за примерное поведение. Ступать по лезвиям сланца было трудно; заглянув между слоями, я убедилась, что здание по-прежнему надежно стоит на своих столбах из дерева и камня, испещренных моллюсками и обвитых прядями упругих рыжих водорослей; море билось и плескалось, через щели в породе внутрь проникал резкий запах соли.

Никто ничего не замечал. Я была в смятении, но никто ничего не замечал. Акулы же могут учуять кровь, подумала я. И скоро сюда придут спасатели под золотым знаменем и защитят меня. Ведь придут же?

Неугомонные скворцы пляшут теперь над Кроличьим островом; за стеклом витрины кулон с фонариком по цене, которую я не могу себе позволить.

А я лишь хотела уединения, быть подальше от шумных кричащих людей и печального зрелища, какое они собой представляли, их истончающихся и наконец полностью исчезнувших личностей. Ведь те, что томились в «грязном» зале, были не более чем прозвищами. Как и обитатели Батистового Дома. Была Тилли, которая жила и передвигалась в неизменно скрюченном положении, не произносила ни слова и ела взахлеб, в ее глазах мерцал потаенный огонь, а нос стремился к подбородку, делая ее похожей на ведьму. Куда делась прежняя Тилли, жена и мать троих детей? Как вообще случается так, что люди пропадают без следа, все же оставаясь в плотской оболочке? И удивился бы любой, если бы ему сказали, что Лорна была когда-то воспитанной, образованной женщиной. Что за обломки болезни упали с неба и скрыли под собой привычные просторы человеческой личности, погрузив их в вечную зиму? Что же это за безжалостный снегопад, сугробы после которого никогда не растают и не дадут ни идеям прорасти, ни раскрыться чувствам, взращиваемым из семян человеческого общения? И куда подевались все снегоуборщики, которые должны прочищать путь к заснеженным просторам?