Читаем Лица в воде полностью

Все утро в здании царила тишина, потому что Эсме и Кэтлин иногда выводили на прогулку. Я слушала доносившиеся из парка далекие крики и возгласы и думала, не пора ли насладиться обществом хлеба с маслом. Как-то раз через щель под дверью в палату забежал мышонок, заскочил на мою кровать, перебежал на одежду. Я ахнула от испуга и пошевелилась, и серый дружок убежал обратно под дверь. Но вернулся. И приходил снова и снова. Я назвала его мистером Гриффитсом, потому что он был родом из Кирпичного Дома и сарая для матрасов и, следовательно, цивилизованным мышонком. Насколько цивилизованным? Ну, он не прыгал, как полевая мышь, а бежал, как должны бежать цивилизованные люди, чтобы, добравшись до финала, узнать, зачем все это было. С мистером Гриффитсом я завязала рискованную дружбу, потому что, хотя он и не хотел рассказывать о своем собственном мире, подкупленный, как и любой человек, обещаниями, заголовками и крошками, остававшимися от завтрака, он слушал мои рассказы о втором отделении, электрошоке и старшей медсестре Бридж, которая всем приказала, чтобы мне не давали книг, письменных принадлежностей и не разговаривали со мной.

Тем не менее одна из медсестер просунула мне журнал через щель в углу, а другая принесла украдкой карандаш. Журнал для женщин жужжал ошеломляющими историями о докторах и медсестрах, малярии и акциях каучуковых компаний, советами о семейной жизни, «Ночными мыслями человека с серыми глазами», рекламой слабительного средства с тонизирующим эффектом «Байл Бинз» и вкладышами с рецептами приготовления идеально симметричных фруктовых желе, хитростями полихромной кулинарии, схемами для вязания и выкройками для шитья. Я компульсивно вчитывалась в рекламные объявления, как будто они содержали секреты жизни и свободы (некоторые обещали запас и того и другого на целых двадцать восемь дней), проникала в каждую строчку с той же увлеченностью, с какой раньше читала вырезки из газет, которые отец выбирал для туалета. Карандашом писала на стене обрывки стихов, какие могла вспомнить, но в Кирпичном Доме это было равносильно покраске волос краской (настоящая революция в мире моды!), которая «не берется»; материалы были антагонистичны – слова страдали от жестокой нечеткости очертаний или из самозащиты предпочитали не соприкасаться с поверхностью, не оформляясь вовсе.

«Вот тебе вода, тряпка и мыло, – сказала сестра Бридж. – Вытри это все».

Далеко ли до Вавилона?

Без карандаша и журнала, которые были обнаружены, когда у меня в комнате застилали кровать, я декламировала стихи для себя, или пела, или молчала, вспоминая вдруг всё, и боялась. Эсме и Кэтлин вели себя тихо. Эсме, если ее не выводили во двор или парк, целыми днями сидела в углу палаты, натянув ночную рубашку на голову. Она была дикой и бросалась на любого, кто входил, – на любого, кроме старшей медсестры Бридж. Кэтлин тоже была свирепой; в отличие от многих других, к ней каждые две недели приходил посетитель – ее мать. Раз в две недели Кэтлин одевали в обычную одежду, ей вытирали нос, завязывали волосы лентой, на распухшие, огрубевшие ноги надевали туфли, купленные много лет назад, но сохранявшие свой свежий вид, как смогли бы и ваши башмаки, если бы вы надевали их всего на восемь часов в год. Обычно же Кэтлин стояла неподвижно весь день, иногда внезапно топала ногой, как топает лошадь в загоне, чтобы избавиться от мух и зуда.

Моя кожа разглаживалась по костям, оседая в ложбинках и изгибах, как новая дорога, по которой пустили оживленное движение; появились мешки под глазами, я худела; я обкусала все ногти так, что пропали даже лунулы. Иногда я вспоминала про журнал с его ярким желе, а когда уставала умозрительно карабкаться по рубиновым утесам и склонам и тонуть в прозрачных долинах, я засыпала, натянув холщовое одеяло на голову, просыпалась в половине двенадцатого от звука обеденного фургона, подвозившего к дверям первого отделения тушеное мясо или ростбиф и банки чечевичного или горохового супа.

Потом отпирали и запирали двери второго отделения, отпирали и запирали ворота во двор, отпирали дверь в Кирпичный Дом, были слышны звуки доставки обеда: каждому по миске тушеного мяса и миске риса, но без хлеба, чтобы накормить мистера Гриффитса или побыть мне компанией на день. Половина четвертого – время чая: две сосиски, хлеб с маслом, красивый кусок бисквитного радужного торта, который я буквально проглатывала; кусочек хлеба с маслом я оставляла на потом, и все это время меня не отпускала мысль, что если меня когда-нибудь выпустят в Большой Мир, несмотря на то, что мне станет доступно головокружительно бесконечное число вкусов, священное место в моей памяти будет занимать лишь вкус хлеба.

Перейти на страницу:

Все книги серии XX век / XXI век — The Best

Право на ответ
Право на ответ

Англичанин Энтони Бёрджесс принадлежит к числу культовых писателей XX века. Мировую известность ему принес скандальный роман «Заводной апельсин», вызвавший огромный общественный резонанс и вдохновивший легендарного режиссера Стэнли Кубрика на создание одноименного киношедевра.В захолустном английском городке второй половины XX века разыгрывается трагикомедия поистине шекспировского масштаба.Начинается она с пикантного двойного адюльтера – точнее, с модного в «свингующие 60-е» обмена брачными партнерами. Небольшой эксперимент в области свободной любви – почему бы и нет? Однако постепенно скабрезный анекдот принимает совсем нешуточный характер, в орбиту действия втягиваются, ломаясь и искажаясь, все новые судьбы обитателей городка – невинных и не очень.И вскоре в воздухе всерьез запахло смертью. И остается лишь гадать: в кого же выстрелит пистолет из местного паба, которым владеет далекий потомок Уильяма Шекспира Тед Арден?

Энтони Берджесс

Классическая проза ХX века
Целую, твой Франкенштейн. История одной любви
Целую, твой Франкенштейн. История одной любви

Лето 1816 года, Швейцария.Перси Биши Шелли со своей юной супругой Мэри и лорд Байрон со своим приятелем и личным врачом Джоном Полидори арендуют два дома на берегу Женевского озера. Проливные дожди не располагают к прогулкам, и большую часть времени молодые люди проводят на вилле Байрона, развлекаясь посиделками у камина и разговорами о сверхъестественном. Наконец Байрон предлагает, чтобы каждый написал рассказ-фантасмагорию. Мэри, которую неотвязно преследует мысль о бессмертной человеческой душе, запертой в бренном физическом теле, начинает писать роман о новой, небиологической форме жизни. «Берегитесь меня: я бесстрашен и потому всемогущ», – заявляет о себе Франкенштейн, порожденный ее фантазией…Спустя два столетия, Англия, Манчестер.Близится день, когда чудовищный монстр, созданный воображением Мэри Шелли, обретет свое воплощение и столкновение искусственного и человеческого разума ввергнет мир в хаос…

Джанет Уинтерсон , Дженет Уинтерсон

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Мистика
Письма Баламута. Расторжение брака
Письма Баламута. Расторжение брака

В этот сборник вошли сразу три произведения Клайва Стейплза Льюиса – «Письма Баламута», «Баламут предлагает тост» и «Расторжение брака».«Письма Баламута» – блестяще остроумная пародия на старинный британский памфлет – представляют собой серию писем старого и искушенного беса Баламута, занимающего респектабельное место в адской номенклатуре, к любимому племяннику – юному бесу Гнусику, только-только делающему первые шаги на ниве уловления человеческих душ. Нелегкое занятие в середине просвещенного и маловерного XX века, где искушать, в общем, уже и некого, и нечем…«Расторжение брака» – роман-притча о преддверии загробного мира, обитатели которого могут без труда попасть в Рай, однако в большинстве своем упорно предпочитают привычную повседневность городской суеты Чистилища непривычному и незнакомому блаженству.

Клайв Стейплз Льюис

Проза / Прочее / Зарубежная классика
Фосс
Фосс

Австралия, 1840-е годы. Исследователь Иоганн Фосс и шестеро его спутников отправляются в смертельно опасную экспедицию с амбициозной целью — составить первую подробную карту Зеленого континента. В Сиднее он оставляет горячо любимую женщину — молодую аристократку Лору Тревельян, для которой жизнь с этого момента распадается на «до» и «после».Фосс знал, что это будет трудный, изматывающий поход. По безводной раскаленной пустыне, где каждая капля воды — драгоценность, а позже — под проливными дождями в гнетущем молчании враждебного австралийского буша, сквозь территории аборигенов, считающих белых пришельцев своей законной добычей. Он все это знал, но он и представить себе не мог, как все эти трудности изменят участников экспедиции, не исключая его самого. В душах людей копится ярость, и в лагере назревает мятеж…

Патрик Уайт

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Чингисхан
Чингисхан

Роман В. Яна «Чингисхан» — это эпическое повествование о судьбе величайшего полководца в истории человечества, легендарного объединителя монголо-татарских племен и покорителя множества стран. Его называли повелителем страха… Не было силы, которая могла бы его остановить… Начался XIII век и кровавое солнце поднялось над землей. Орды монгольских племен двинулись на запад. Не было силы способной противостоять мощи этой армии во главе с Чингисханом. Он не щадил ни себя ни других. В письме, которое он послал в Самарканд, было всего шесть слов. Но ужас сковал защитников города, и они распахнули ворота перед завоевателем. Когда же пали могущественные государства Азии страшная угроза нависла над Русью...

Валентина Марковна Скляренко , Василий Григорьевич Ян , Василий Ян , Джон Мэн , Елена Семеновна Василевич , Роман Горбунов

Детская литература / История / Проза / Историческая проза / Советская классическая проза / Управление, подбор персонала / Финансы и бизнес
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги