Лицедеи

В Италию, первую европейскую страну, которую Сильвия увидела, она возвращалась из года в год. Она жила в Риме, когда Джеффри Фоли с ней развелся. Сильвия не ожидала, что ей будет так больно оборвать связывавшую их нить и лишиться постоянного пристанища — дома. Но не сделала ничего, чтобы изменить ход событий. Индустрия туризма процветала; три года Сильвия колесила по Италии, работая гидом. Потом ее вновь начали манить страны, где она не успела побывать. Еще несколько лет она бродила по свету и вновь возвращалась в Италию, но в конце концов составила некое приемлемое для себя расписание, и с тех пор ее жизнь вошла в колею. Весну и лето она проводила в Лондоне где давала уроки итальянского языка и, соблюдая жестокую экономию, откладывала деньги, а в октябре или ноябре, когда туристы покидали Европу, отправлялась в очередное путешествие. Она не считала, что нашла идеальное решение, но не могла придумать ничего лучше. Иногда она путешествовала со знакомыми, иногда с возлюбленным, в последние годы все чаще одна. Сильвии было уже сильно за тридцать, и те из ее друзей, кто успел устроить свою жизнь и добиться процветания, особенно Ричард и Джэнет Холиоук, начали беспокоиться о ее судьбе. Вначале считалось, что Сильвия собирает материал для книги «Британцы путешествуют по Европе», но время шло, и хотя ящик из-под чая был уже основательно набит дневниками, картами и фотографиями, Сильвия все еще не написала ни строчки, поэтому Джэнет и Ричард посоветовали Сильвии более серьезно заняться преподаванием. К их удивлению, Сильвия ответила, что давно мечтает начать оседлую жизнь, лучше всего в Риме, где хотела бы преподавать языки и писать книги. Однако прошло еще несколько лет, и все оставалось по-прежнему: Сильвия зарабатывала на жизнь уроками, а если уроков не было, уезжала куда-нибудь с очередной группой туристов в качестве гида. Дважды она сопровождала семью американцев, однажды весной с двумя сестрами из Канады объездила Шотландию и Ирландию, где сестры искали следы своих предков.

Перед каждым путешествием Сильвия испытывала необычайный прилив душевных сил, каждое путешествие было для нее личной победой. С тех пор как путешествия вошли в распорядок ее жизни, Сильвия стала скорее любителем, чем первооткрывателем старины: она все чаще возвращалась в места, где уже бывала, все реже искала новые красоты и, чтобы не видеть, как грубые современные здания уродуют знакомый вид, зашла в конце концов так далеко, что ездила только в города, где не произошло больших перемен или где перемены не лишили город его привычного лица, как, например, в Риме. Сильвия заметила, что многие ее старые друзья живут в Лондоне по тем же законам: цепляются изо всех сил за привычные районы или за соседние, сохранившие тот же приятный колорит, и, переходя из одного района в другой, стараются не видеть новшеств, оскорбляющих их глаза. Сильвия понимала, что привередливость ее друзей сродни ее собственной. Но привередливость сулила в будущем немало ограничений и потерь, и это огорчало Сильвию. Она пыталась смириться с переменами, время от времени ей это удавалось. Когда она оказывалась в каком-нибудь маленьком аэропорту, где, как она помнила, на небольшой асфальтированной площадке всегда гулял ветер, и вдруг попадала в тоннель из стекла и бетона, наполненный тепловатым кондиционированным воздухом, она признавалась себе, что прежняя асфальтированная площадка тоже казалась когда-то заплатой на сельском пейзаже и тоже вызывала щемящее чувство. Сильвия принуждала себя не замечать пластиковых столов и стульев в уличных кафе, и когда вместо любимого дома ее взгляд упирался в фасад небоскреба из сверкающего стекла, она старалась оценить его, сравнивая с другими небоскребами, как ей советовали знакомые архитекторы. Иногда ее старания увенчивались успехом, иногда она лицемерила.

С помощью таких уловок Сильвия ухитрялась чередовать работу и путешествия вплоть до тридцати восьми лет, когда настало более суровое время и полгода работы обеспечили ей всего три месяца свободы. Подчинившись необходимости, она вернулась в Лондон, где ее ждало письмо из Канады. Одна из сестер, которых она возила по Шотландии и Ирландии, умерла и оставила ей восемь тысяч канадских долларов «в знак благодарности за самое радостное путешествие в жизни».

Вначале Сильвию непонятно почему охватил страх. Обменный курс был не в ее пользу, и она восприняла это почти как утешение, но к тому времени, когда пришли деньги, курс изменился и ее отношение к ним тоже. Она поняла, что получила не так много денег: их едва хватало на то, чтобы побывать в Австралии и устроиться в Риме.