Лицей 2017. Первый выпуск

— Ого-го. Родители. Сказал. Навестила нас как-то ее мамаша, белокурая, что солнце, только ясности в голове ей это не прибавляло. — Они рассмеялись удачному, как им показалось, сравнению. — Прогнал я ее обратно к своему эскимосу. И так тесно троим, а она еще свою жопу слоновью притащила. — Они снова рассмеялись. — Но отец у Таньки, правда, нормальный мужик, спокойный. Охотником был, пока в город не перебрался и с ее мамашей не связался. А еще и дочка в нее пошла, бедолага.

Они выпили и закусили.

— Мучаешься с ней? — прямо спросил друг.

— Мучаюсь. Каждый божий день мучаюсь. Как ты мне сказал, когда ее в витрине увидел? «Ты такую бабу не удержишь, слишком красива — уведут». Прав ты был тогда. Теперь сторожевым псом при ней работаю. А ей все гулять охота, мол, молода еще. Забрал я ее из Норильска, — Алексей пьяной закивал головой, — месяц не прошел, как задерживаться на работе стала. Я-то, блин, жалел ее, думал: заработалась дорогая, а она с мужиками на танцульки ходила. Один раз пришла в дрова, ели ноги дотащила, я и понял, в чем дело. С того дня спуску не давал. Глаз да глаз. Чуть отвлекся — и ищи ветра в поле. И не боится. Знает, что по башке получит, а удержаться не может. Пьющая мать — горе в семье.

— Ну и отпустил бы ее, ей беспутная жизнь милее. Развелся бы ты с ней, и дело с концом.

— Не дождется.

Пашка рассмеялся.

— И как тебя так угораздило влюбиться? Ты же шибко грамотный был. С твоей головой мог бы устроиться получше своего завода.

— Ты это мне говоришь? А то я не знаю. Я и сейчас могу, только сам другого не хочу. Меня мой завод устраивает. Начальство во мне нуждается, чуть ли не на руках носят, отпускают, когда мне надо, слова плохого в жизни не скажут. Где еще так будет? Ладно, Паш, не о чем тут говорить.

Татьяна взяла стакан из серванта, приставила его к стене и слышала все, что муж про нее говорил.

— Мам, нехорошо подслушивать, — сказал ей Андрюша, но она только цыкнула на него. Сын грустно смотрел на автомат на коленях.

Слова мужа разозлили: наговорил он на нее, в глаза гостю стыдно посмотреть. Когда друзья сменили тему, она начала взад-вперед по комнате ходить, не решаясь даже в туалет выйти. К вечеру, когда солнце за окном коснулось новостроек, ее позвали и сказали доставать матрас: Пашка остается на ночь. Ему завтра в Калининград лететь, и ни о каких гостиницах Алексей и слушать не хотел.

Друзья переместились в комнату. Гость следил за тем, как длинная и полная нога Татьяны качала матрас на полу. Жалко ему стало друга и жену его: такая красивая, а как в клетке живет. Смотрел он на нее, жалел, а поделать ничего не мог. Из-за женщин он уже друзей терял; женщины того не стоили.

Сидели друзья до поздней ночи. Андрюша за сервант спать ушел, Татьяна с ними на кухне сидела, просила гостя на губной гармошке сыграть, но муж не позволил, сказал, что соседи жаловаться будут. «Что тебе соседи, — подумала она, — друга сто лет не видел, нет чтобы порадоваться, повеселиться, сидит как в воду опущенный». Пашка, кажется, тоже так считал, но вида не подал, а старался и без музыки настроение всем поднять.

Матрас для гостя был постелен напротив входа. Андрюша спал слева от входа, родители — у стены, по правую руку от окна. Голова Пашки не успела коснуться подушки, как в комнате загремел храп.

— Конечно, не женился, — прошептал Алексей жене на ухо, — кто с таким рядом уснет.

«Сам всю ночь храпишь, как пилишь», — подумала Татьяна, а вслух сказала:

— Ох, я, наверно, не усну: не привыкла под такой шум спать. — И придвинулась к мужу ближе, но тот уже сам хрипел, разминая носоглотку для храпа.