Лицей 2017. Первый выпуск

Катя подпрыгнула и спрятала телефон в задний карман.

— Господи, Лид, у меня чуть инфаркт не случился.

— У тебя совесть есть?

Девушка не знала, что сказать, будто ей задали серьезный вопрос, на который без долгих размышлений и не ответишь.

— Не слышала, как я музыку прибавила? Я что, каждый раз должна выходить, как вы в телефон залезете? — Она говорила громко, уперев руки в бока. Катя мысленно сравнила ее с голубем и не смогла не улыбнуться. — Мне что, опять запретить вам в зал с телефоном выходить? С кем ты переписываешься?

— Нет, Лид. Я больше не буду, — проигнорировала последний вопрос Катя.

Управляющая развернулась и пошла обратно в подсобку. Села перед монитором видеонаблюдения и увидела, что Катя стоит с руками по швам.

Но в течение остального дня, каждый раз заходя в подсобку попить, на обед или за очередной шмоткой, Катя тут же принималась строчить сообщения, улыбаясь, а порой и смеясь прочитанным ответам.

Лидия стояла на первом этаже и уже пять минут глядела на убегающую вверх темную лестницу. После работы она зашла в «Пятерочку», но ничего не купила, вспомнив, что в холодильнике полно еды: она по привычке готовила на троих, а в доме было только двое. Рядом с ней стояли лыжи — купила в спортивном магазине, выйдя из продуктового. Зачем? Она не знала. Она даже не знала, себе или мужу. Кажется, они были мужскими — значит, мужу.

Хлопнувшая позади дверь подъезда подстегнула начать подъем. Она наступила на первую ступень, опираясь одной рукой на перила, другой — на лыжи, как на посох.

Ботинки мужа в прихожей отсутствовали. Она вспомнила, что он сегодня в вечернюю смену, и звонить не стала.

На то, чтобы поесть и принять ванну, ушел час. Как занять остальную часть вечера, Лидия не знала. Она позвонила детям, сначала дочери, потом сыну. На вопрос, как у него дела, сын сказал, что все хорошо, но особой радости ей это не принесло — она рассчитывала на другой ответ. И все же она не заговорила о его возвращении домой. Уже прощаясь, Костя признался, что взял академ.

— Ты что, с ума сошел? — спросила мать.

— Все нормально, — спокойно ответил сын, не ожидавший никакой другой реакции матери. — Осенью восстановлюсь.

— Зачем берешь? Ты же сдал зимнюю сессию.

Лидия представила, как сын подделывает записи в зачетке, и ей стало дурно.

— Я решил перевестись на другой факультет. Хочу быть логистом. Я уже обо всем договорился с деканом, и до нового учебного года из общежития меня не выставят. В сентябре надо сдать экзамены, и тогда начну со второго курса, а не с первого — так я потеряю всего год. Но зато подзаработаю к тому времени. Я на следующей неделе навещу вас и все толком объясню.

— Ты заедешь?

— Соскучился по домашней еде.

Мать услышала смех сына в трубке.

— Приезжай, — все, что она сказала.

Заснула она рано, не дождавшись возвращения мужа, а на следующее утро проснулась за час до будильника. Она, как кошка, стала потягиваться в постели. Рука скользнула к мужу, но нашла лишь непотревоженное одеяло. Лидия встала на колени и из кошки превратилась в настороженную собаку. Она бросилась в коридор. Ботинки мужа стояли в прихожей. Вместо того чтобы бежать на кухню, где пару раз муж проводил ночь на полу, она зашла в комнату сына. Леонид тихо спал на его кровати. Шторы были не задернуты, и Лидия хорошо могла различить знакомые очертания.

На ее сердце чуть полегчало. Она осторожно подошла и подсела к мужу. Откинула одеяло и положила руку на живот. Ей показалось, он стал меньше. Действительно, майка больше не обтягивала пузо, как раньше, и можно было легко просунуть под нее ладонь. Диета и тренировки делали свое дело.

Что он тут забыл, подумала она, и почему не ночевал где обычно? За двадцать с лишним лет не было ни одной ночи, чтобы она его не дождалась и не встретила. Может, не хотел тревожить? Подобное проявление заботы вызвало улыбку. Ее ладонь скользнула по майке к трусам и взяла их с хозяйством мужа. Леонид тут же проснулся и положил свою руку поверх ее. Жена начала медленно массировать.

— Нет, — тихо произнес он. Она остановилась на несколько секунд и продолжила массировать чуть напористее. — Нет, — повторил он, тверже и громче.

Она прекратила, безмолвно спрашивая: «В чем дело?»

Он убрал ее руку и лег на бок, лицом к стене, спиной к ней.

— Лёнь?

Никакого ответа.

— Лёнь?

Снова.

— Пойдем к себе.

Тишина.

— Нет, — вдруг сказал он в стену.

— Почему?

— Я теперь здесь сплю, пока… пока квартиру не разменяем.

— Какую квартиру?

Он перевернулся обратно на спину и посмотрел на нее.

— Эту. На две однушки.

— Зачем ее менять?

— Чтобы разъехаться.

— Я… я… — Она как рыба стала ловить ртом воздух. — Я не собираюсь никуда съезжать, — наконец вымолвила она. — Это моя квартира.

— И моя.

— Ничего не твоя.

— Я двадцать пять лет здесь прожил. Дважды ремонт делал от гостиной до кухни. Теперь квартира общая.

— Квартира записана на меня. Я разменяю квартиру, когда сын закончит институт. Он будет жить в одной, мы с тобой в другой.

— Жить вдвоем мы больше не будем.

— Почему?

— Потому что я с тобой развожусь.

Она отвернулась и высоко подняла голову к потолку, как поднимают после оскорбления.