Лицей 2017. Первый выпуск

Краеведческий музей города Л. находился на краю города Л. в овраге. Умалишенный помещик, прячась от воображаемых врагов, построил в XIX веке тут большой деревянный дом. Овраг вился прямиком в заболоченный пруд, где помещик однажды утоп. При Советах в доме гнездовалась библиотека. Книги пили влагу, их приходилось часто менять. В 90-е челноки здесь складывали шмотки, но из-за сырости вещи то растягивались до скатерти, то садились до детского размера. Дорога — через поле, не подъедешь на «Газели». Дом заколотили. В 2010-м из Москвы вернулся историк Пряжин, любовник своей малой родины. Выгреб мусор, перетянул проводку, натащил обогревателей и старых вещиц. Родил вместе с родиной краеведческий музей.

Овраг задыхался от крапивы. Пряжин вел гостей по тоненькому его дну и сказывал сказки. Про помещика-утопленника, про библиотекарей-партизан, про кикимору, кочующую по этой самой дорожке между прудом и домом. Вместо кикиморы встретили змею, Саша встала как вкопанная, Пряжин тоже, Анна Геннадьевна ударила палкой в землю, и гадина уползла.

На веранде Пряжин поил гостей чаем с пирогом Анны Геннадьевны. Сашу ели местные комары. Кельтский амулет не помогал. У Пряжина полон овраг красот-историй. Саша теряла кровь. Зоркая Анна Геннадьевна встрепенулась андрюшечкой-не-терпится. При входе за столом нависала суровая билетница с гулей на затылке, в роговых очках и шерстяном костюме. За ее спиной вел обратный отсчет календарь с котятами. В начале экспозиции на стуле торчала умакияженная желтоволосая девица в красном сарафане и с квадратной челкой. Она читала журнал про женские руки, груди, губы, ноги, волосы и сапоги. Саша верила, что полиграфия — всегда про то, что в ней нарисовано. Пряжин кивнул экскурсоводу-девице посиживать и повел гостей сам.

Исторический скарб и фотографии мусорили помещичий интерьер. То от барина, то от народа. Пряжин прядил рассказ свой, а Саша чувствовала, как дом болеет от выросшей у него внутри барахолки. Местный домовой просыпал в историческом корыте визит московских гостей. Его пнула кикимора, съевшая на тропинке напугавшую всех змею. Домовой не проснулся. Саша свесилась с деревянной лестницы, чтобы рассмотреть зажатое между этажами фото. В воздухе повис амулет-кельт. До него дотронулась когтистая лапа кикиморы. Пряжин, делая вид, что гоняет комара, шлепнул болотную по конечности. Кикимора показала острый птичий язык и пошла доедать московский пирог. Концепции не было, экспозиции не было, значит, музея тоже. Умная Анна Геннадьевна надеялась, что Саша для ее любимого Пряжина сотворит чудо, как для нее когда-то. Саше тут, кроме овражьего факта, не за что было цепляться. Дом-в-овраге как дом-со-львом? Пряжин умел говорить, это не заговаривало от музейного отсутствия.

Главное-заглавное, Саша не хотела с этим работать. Провинция ничем не провинилась. В Москве такого добра в самом центре было навалом, да еще без горящих пряжинских глаз и складных речей. Может, украденный выходной, может, комары. Все тут карябало-раздражало: тетка с гулей, календарные котята, девица-челка с журналом, дурацкое барахло в витринах и жуткая кофта Пряжина — верблюжьего цвета, хозяину маловатая, будто тоже севшая от неминуемой сырости, на высокой, под горло, молнии с собачкой, которая звякала то и дело.

После экскурсии Саша одна за домом в овраге смеялась и рассказывала все это Саше по телефону. Он смеялся в ответ. Начать ребрендинг с кофты? С котят? Музей хлама, музей фигни, музей в яме, музей-овраг? Пряжин слушал Сашу из туалета, воткнутого в крайний правый домовый бок, и плакал. Кикимора сидела между ними на лавке и рыгала от смеси вишневого пирога и полоза.

8.1

Как глаз с глазом
Не видятся,
Как эхо с мыслью
Не слышатся,
Как дерево с забором
Не пересекаются,
Как брат с сестрой
Не женятся,
Как собака с кошкой
Не дружатся,
Как мертвый с живым
Не сживаются,
Так и рабе Божьей
Александре разойтись всеми
Путями с человеком своим.
Так и рабе Божьей
Александре не думать,
Не помнить, не плакать
О человеке своем.
Так и рабе Божьей Александре
Навсегда отсохнуть от человека своего.