Лицей 2017. Первый выпуск

По городам, по проводам
Идет електрический
Ток-ток-ток,
В каждый дом
Тук-тук-тук,
Не скрадешься и не спрячешься,
Ни там,
ни тут-тут-тут.
Каждый уголочек достанет,
Каждый узелочек покажет,
Тока ангелов Божьих не видать
Разве что.
Пускай током пройдет
Сквозь нее тоска трескучая,
Тоска-сушилка,
Каждую жилку,
Каждую кровинку,
Каждую косточку пробьет,
Рабы Божьей Зазнохи.
Пускай ничего не останется
Без тоски у рабы Божьей Зазнохи
По рабу Божьему Евгеньеву.
Аминь.

Стала я многословна. Это — паршиво. Не должны быть тексты широкие и высокие. Только глубокие, ямами. Читающего надо утопить, а это можно и в луже, а в мелком море он только ноги промочит. Видимо, моя многословность объясняется тем, что я начала пить во время работы. Знаю, ты сейчас путешествуешь по друзьям и тоже пьешь. Странно нам живется, когда толком негде жить в Москве. Я вот думаю, что это хорошо. Приходится ходить на работу, чтобы платить; была бы у меня своя квартира, никогда бы не работала и неизвестно что. Пить-писать — не рифма. А тут вино или джин с тоником. Компьютер тяжело дышит от старости его вентилятора. Пора завязывать. Ведь писать, по идее, — это вместо пить.

6

Через месяц после начала Сашиной болезни и через три недели после осознания ею своего человека Саша пришел домой хороший и сделал все, как жена раньше любила. Она решила, что достаточно ей так себя вести, и сдалась. Лежала, смотрела на двигающуюся тень — на ней и на стене одновременно. Не тень мужа-спасителя, а незнакомого, которой делал все так, как она теперь не переносила. Равнодушие нянчит ненависть к любящему. Тошнит от себя за пополнение армии вынужденных притворяющихся. Добро пожаловать, сестра! Вот он, настоящий брак, крепкая семья. Сначала тяжеленько, потом стерпится, притрется. Нелюбовь-привычка: выть хочется, а потом забудется и будет только хотеться спать. Годы — гады, ползут быстренько, на работу с работы домой, поесть вместе, по выходным — атака супермаркетов и леруамерленов, того самого, — и закрепили ребеночком. Теперь точно не рыпнуться. Ясли, детский сад, курит на переменах! Это твое воспитание!

Хочется змеей выползти из-под, но страшненько! Конечно, Саша, страшненько! Вдруг вдарит или чего хуже — объяснять придется разрыв объятий. Ять-ять-ять-ять-ять-ять-ять-ять-ять. Еть-еть-еть-еть-еть-еть-еть-еть-еть-еть. Саша понимала, что муж никогда не вдарит, но ненавидела сейчас его так, как если бы он вдарил. Раньше молилась, чтобы Саша длился вечно. Теперь страшно, что он — навсегда.

Саша выползла. Ощутила себя грязной и мерзкой. Изменила человеку своему. Саша сходила на кухню, вернулась с худеньким ножиком, занесла его над спящим мужем. Рядом рыдал домовой. Гнать из дома такого нерасторопного. Другой бы что-нибудь выдумал — открыл бы кран, поджег бы мусорное ведро, разбил бы окно. А этот стоял и растирал слезы по мохнатой морде. Тут нож выпал из Сашиной ладони и брякнулся на пол. «Мужик придет», — случайно подумал домовой. Саша села на пол, на лезвие ножа, только плосколежащее. Прошептала что-то. Домовой навострил уши в Сашину сторону. «Себястрашие». Это Саша поняла, что она сама страшнее всех-всего на свете. Домовой осторожно вытащил из-под нее нож и утащил в кладовую.

6.1

Ших-да-ших.
Величава, говорят,
Зазноха их!
Шу-да-шу.
Я таких зазноб
Не переношу!
Ша-да-ша.
Сейчас справим
Это дело не спеша!
Шаль-да-шаль.
Мне девиц
Таких не жаль!
Ще-да-ще.
От меня ей
Не оправиться вообще!
И вообще:
Гладь-гладь-гладь
Ладони,
Глядь-глядь-глядь
На перси,
Тать-тать-тать
Сердечко,
Тронь-тронь-тронь
Привычку,
Еть-еть-еть.
Бл…дь.
Она только моя и таковой останется.