Лицей 2017. Первый выпуск

Я часто представляю, как вы в Норвегии жили в палатках. Снусмумричанье такое прекрасное. Просыпаешься на фьорде, переходишь с места на место. Котелочек позвякивает. Перелетаешь, как в клипе Бьорк, с одного холма на другой. Хотя Снусмумрику главное, конечно, одиночество, а не твое любимое шумно-палаточное шестидесятничанье. Я постоянно думаю о том, чтобы все бросить и уехать, жить без всех и всего. Никаких травм, обид, злоб, предательств, возгораний, затуханий, стыдов и стыдобищ — и их источников-возбудителей людей. Полная нежная изоляция. Но, блин, проще простого в одиночестве, без «мира-троганья» быть хорошей, благородной, красивой, интеллигентной, образованной, сексуальной и Бог знает какой еще. А после возвращаешься к людям и не можешь иметь с ними никаких отношений, даже в магазине не способна купить хлеба. У Снусмумрика не случалось серьезной профессиональной деформации одиночки — приходил в муми-семью и вел себя как мудрый, хороший, понимающий друг. В этом — его высший класс. Так работает достойное затворничество. До такого еще расти и расти. Но тут, в реальном мире, даже Сэлинджер не справится. Не снусмумричание, не сэлинджерование. Затворничество — зло, при постоянстве своем вызывает стагнацию. Внутренний Советский Союз. А я не хочу быть Советским Союзом. А у тебя, к счастью, не получится. Ты любишь людей и не боишься их. Оттого — забей. Это отсеивание. Найдется еще настоящий человек твой.

9

Квартира — безлюдная. Саша себя не считала. Села коленями на пол и принялась выть-смеяться вперемешку. Больно-счастливо. Ужас-радость. В ушах звенела застежка от молнии. Сухая-колкая трава забила нос, рот и горло. Воздуха не хватало. Домовой валялся рядом и повторял за Сашей вой, смех и задыхание. Верил: это такой лечебный обряд. Соленая вода капала не красиво, а текла постоянным потоком по щекам, шее и лезла под ворот рубахи. Из носа тоже текло в рот и дальше ниже. Вместе с водой из Саши выходил воздух, а вместе с ним — как будто и душа. Та и правда свесила ноги из Сашиной груди и принялась ими болтать, лягая хозяйкин живот. Домовой оторопел от такого, перестал повторять за Сашей и растопырил пасть. Саша сидела, чуть покачиваясь змеей, как молилась. О-о-о-о-о…ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-е-е-… Еще и звенела застежка… Е-ев-ев-ев… Звенела застежка… Е-ев-евгеньев! Саша выплюнула и сама испугалась: почему, отчего Евгеньев?! Но сразу после озвучивания Евгеньева стало легче, задышалось, отпустило, а душа влезла обратно в тело. Саша вытянулась на полу лицом в ламинат. Залаял телефон. Ну как, фигово и радостно? Фигово и радостно, повторила за Ниной Саша… И заговоры пишешь — не работают? Не работают, повторила за Ниной Саша. Пора тебе в путь-дорогу, это же не больше пяти часов на автобусе. Или семь на поезде. На поезде, повторила за Ниной Саша. По-другому не избавишься от Евгеньева своего. Кто такой Евгеньев?! — тихонько закричала Саша. У тебя там звенит что-то сильно. Почему Евгеньев?! — тихонько закричала Саша. Звенит что-то, Саш, не слышно, пока, удачи. Саша встала на ноги и пошла к метро покупать черные-тонкие сигареты.

9.1