Во имя Отца, Сына, Святого духа. В тридесятом, на окраине тридевятого — выползу из-под земли, хвост подберу. Подойду у метро к невидимому рынку. Увижу я невидимого торговца. Попрошу у невидимого торговца показать товары. Тот взмахнет рукой — а товаров у него видимо-невидимо! Чего только там нет: бокс для обедов пластиковый, «Нокия»-кирпич 3310, восемь роллов «Калифорния», все золото Калифорнии, очки без одной дужки, наличник с отметками ростовыми, абортированный младенец дышащий, наличные в разной валюте, с Черкизовского рынка свадебное платье, из паба
Нина пила чай и тупила в своей профессиональной социальной сети, которая работала без интернета, без тарелок-яблок и без зеркал. Скорее, снилась Нине наяву. Домовые выли по эмигрировавшим хозяевам, замученные мертвые сетовали на напрасную свою жертву — раз всё так быстро вернулось, — лешие выкладывали фото вырубленных под трассы и дворцы лесов, черти блекло радовались — им неудобно было оттого, что люди сами делали их работу. Нина загрустила, вспомнила про клиентку-юристку, обещавшую помочь-купить дом в Риге и справить все документы. Вдруг наткнулась на первый Сашин любовный заговор, прочла, пронунукала и захохотала. Лайкнула — «годится».
То ли день, то ли ночь. Не вразумлю. Господь мой, Спаситель, Иисус Христос, помоги рабе Твоей! То ли я, то ли другой кто-то. Не вразумлю. Точит меня тоска беспробудная. В той стороне или в этой, то ли на севере, то ли на юге, есть то ли в море, то ли в океане — не тонет остров. То ли каменный, то ли земляной. На том острове то ли град, то ли лес. То ли пес, то ли лис кости тонкие зубами точит. Кости те всех людей: от языка, ушей и мест срамных, которые раньше с костями были, а потом без них научились. То ли пес, то ли лис — махонький: каждая кость ему что дерево, а точит справно да яростно. То ли от голода, то ли от усердия. Вот так точит меня тоска моя. То и есть тоска моя. Пусть его, моего человека, раба Божия, тоска точит, как меня, рабу Божью, — голодно, яростно, добела. Пусть обо мне только все думы человека моего, обо мне все только боли человека моего, обо мне все только сны человека моего, вся его жизнь. Аминь.
Однажды тревожно закричал телефон, хоть давно уже разрядился. Саша забыла прежние звуки и что они означают, но воспроизвела жест поднятия трубки.
— Ты что, сука, делаешь?
Это Евгеньев, дрожа голосом, сказал из «Нокии». Саша нежно улыбнулась ему и отключила гаджет.
Вокруг спать ложатся, и только я не ложусь, раба Божия. Ложкой ковыряю сердца тугие, на сковороде тушу-переворачиваю. Ложкой подношу к губам своим, дую-остужаю, целую-надкусываю. Вокруг спать ложатся. Ложе у кого занятое, у меня свободное. Не для всех свободное, а для человека моего, раба Божия. Сердца дымят, постанывают. Пускай так же пылает сердце человека моего. Пускай придет человек мой, ляжет в ложе мое, поцелую ему сердце, надкушу — на всю жизнь хватит. Аминь.
Саша печатала-печатала, по лбу, по губам, по сердцу, по животу, по привычке. Остановилась, заметила вернувшуюся на руку родинку.