Лицей 2018. Второй выпуск

Когда они вышли из терминала, то обнаружилось утро. Рассветало. Скучные серые сумерки обещали полгода если не зимы, то грязи. Авитаминоза и солевого московского бытия. Тем не менее, если смотреть в небо, о грязи не думалось. Было видно, как в светлой восточной дали перелетают птицы, не допущенные в Шереметьево. Красота мелочей.

Где-то за зданием терминала взлетело что-то тяжелое.

Между уходящими в московское небо через Шереметьево и близкий Митинский (и неблизкий Хованский) крематорий было одно общее: Москва растворяла их дымный след через минуту и больше не помнила; а может, все было сложнее.

Спецназ сел в головной минивэн, задержанный и сопровождающие его лица — в следующий.

Выехав из неизвестности хозпостроек и поплутав по трехмерным дорогам, схлопнутым в конце в одну, машины встали в общую очередь к шлагбаумам.

— Извините, я не предложил вам сходить в туалет перед дорогой, — спохватился следователь. Он явно хотел уязвить не столько Коноевского, который так и сидел с непроницаемым видом, сколько нахальную нейтралку-переводчицу.

–.. Пробки уже начались, а включать спецсигналы при доставке задержанных мы не имеем права, так что уж простите. Но у нас все строго по инструкции. Не как в театре. Без импровизаций. — Волынец все-таки не удержался.

Коноевский бровью не повел. Его адвокат, читающий постановление, тоже.

Вновь неспособный лаконично окончить мысль, а не размазывать одну тему до бесконечности, следователь достал телефон, посмотрел и заключил торжественно:

— Ленинградка стоит.

Номинация Поэзия

Второе место

Елена Жамбалова. Мороженое для внутреннего ребенка (Цикл стихов)

«Как плачут маленькие тигры…»

Как плачут маленькие тигры,
Как трут когтистой лапой глазки,
Я не умею рассказать и
В тетрадной клетке головой.
Я помню, помню — в Красноярске,
Я помню — маленькие тигры.
Но всхлипнув, опишу дурацкий
Воздушный шарик голубой.

«Переучились с левой на правую…»

Переучились с левой на правую,
А считали все равно не очень.
Я тебе никогда не нравилась,
Мы ходили молча.

Жили рядом, со школы шли вместе.
Вот повезло-то.
По болоту ближе и интересней.
Шли по болоту.
Дал кольца. «Передай Наде».
Второе мне.
Какой добрый.
У Нади — камушки виноградин,
А на моем кобра.
Черная, окисленное серебро.
Мамы покойной твоей добро.

И в принципе-то ничего такого.
Но мне часто мерещатся добрые.
Я будто снова иду со школы,
И эта черная кобра
Кочует с левой руки на правую.
Не вернуть, не выбросить отчего-то.

Иду сутулая и усталая.
И по болоту.

«Раннее утро. Нам мама с сестрою наладила…»

Раннее утро. Нам мама с сестрою наладила
По бутерброду, а мы их скормили коровам.
Холодно: иней на челке Ирины Геннадьевны.
В цирк собирают автобусом нас подворово.

Все худо-бедно собрались, выходят засони,
В цирке еще не бывали, считай первоклашки.
Вот и к последней ограде — но, скрипнув засовом,
Вышла сердитая мама Брылевой Наташки.

Нет, не поедут! Вы, видимо, шибко богаты,
Беситесь с жиру, а нам тут не до разгула!
Тронулись. А в окошке с зареванным братом
Грустная одноклассница промелькнула.

Прыгают клоуны, и обезьяны, и мишки,
Только притихли, невеселы мы, ребятишки.

…Я иногда из себя, как из темной избы,
Молча смотрю. Без меня уезжаете вы.

«весна идет. Весне фонарь и компас…»