Читаем Лицей 2018. Второй выпуск полностью

А у Олега, дело в том… Как ни странно, его с этим фильмом когда-то связывали краткие, но нежные чувства, скрываемые от других. Потому и скрываемые, что не пристало взрослому мужику размякать от подростковых мелодрам. Олег размяк-прослезился, никому ничего не сказал, но несколько дней ходил с чувством, что его школьные годы обокрали, раз ничего такого не было. Когда в Москве этот фильм попался под руку, Олег воодушевился, предвкушая, как сейчас этим толстым-толстым романтизмом оглушит Газозу, которая, конечно, никакой красоты в жизни не видела; правда, и шансов наверстать у нее побольше. И прав очаровываться наивной чепухой — побольше. Но, как ни странно, Газозу не зацепило. Через пять минут она сказала: давай нормальное че-нибудь, че за сопли для детей? Олега тогда слегка задело… И да! — тут было третье «как ни странно». Забыв о своем коротком теплом чувстве к фильму, одному из — всё это позапрошлая жизнь, — Олег ведь как-то не сопоставлял, что художник, чье творение его однажды не глубоко, но кольнуло, и человек, за которым он гоняется сейчас по ссаным закулисьям, — одно лицо.

Но дело даже не в этом. Вот что было по-настоящему странным. За несколько месяцев какого-никакого, но знакомства Газоза ни разу не дала повода подумать, что однажды вступит в фан-группу какого-либо режиссера или вообще влезет во что-то, хоть каким-то боком связанное с театром, кино, искусством.

Впрочем, многое меняется, конечно. Она сама вон как изменилась. И потом, взросление. В двадцать лет человек совершенно не похож на себя семнадцатилетнего. Но, блин, Газоза явно не похорошела. И потом, эта жуткая стена на заднем плане, как в школе или больнице, — да в прежние времена Газоза ни за что не стала бы делать фото в таком антигламурном ключе!

Как бы то ни было, Олег приложил усилия, чтобы навести по фигурантам списка некоторые справки, хотя снимать стал, конечно, тех, против кого СС поставил галочки. Газозы не было в числе избранных. Там был, например, юноша Родион. Юноша Родион был хорош тем, что, в отличие от Газозы, всё еще был несовершеннолетним, и для фильма Олега это была ценная деталь.

На оперативке Мухаметшин, его редактор, вдруг вмешался в творческий процесс и сказал: «Нет, это не пойдет». Речь шла о том, чтобы привести Родиона в студию, где он будет зажиматься в правильной подсветке. (Олег даже из куцего телефонного разговора всё понял и просчитал: и психотип, и свет, и нагнетающий саундтречок.)

— Тут надо что-то такое… Чтобы показать, что вот парень связался с Коноевским, и вот он в жопе, деградировал!

Неприятным сюрпризом для Олега (хотя и смешно) стало то, что под «жопой» Мухаметшин имел в виду его, Олега, квартиру. То есть коллеги считали, что его съемное жилье больше всего подходит для того, чтобы имитировать в кадре притон. Видимо, Роксана, помощник главного редактора, разболтала, как эта квартира выглядит, потому что у него в гостях из коллег мало кто был. А Роксана, вероятно, не сдерживала впечатлений и не жалела красок. Она и тогда, когда однажды ночевала здесь, ни в чем себя не сдерживала.

Приехав ночью в свое логово, так метко охарактеризованное, Олег, не разуваясь, прошел и зажег везде свет. Попытался взглянуть на свой быт абстрактно. Обычно он даже не глядел по сторонам: он относился к квартире как к перевалочной базе. Месту, где можно помыться, зарядиться и поспать сколько удастся. Так что махровый «бабушкин ремонт» его устраивал… то есть не устраивал, но на арендной плате сказывался хорошо. Владельцы, интеллигентная семья, коренные из центра Москвы (уж от кого им упала эта хрущоба, неведомо), так стеснялись всего этого раздрая, что делали скидку. Снимать надо здесь. Олег выбрал ракурс пострашней, и свет утром должен падать удачно, хотя Валера всяко будет недоволен. Сходил еще в подъезд за примеченными накануне пустыми бутылками. Брезгливо внес их и ополоснул.

Как ни странно, про свет Валера ничего не сказал. Ему довольно было, что здесь хоть аккумуляторы можно зарядить.

Герой опаздывал и скинул сообщение.

— Выпьешь чего-нибудь? Есть вискарь.

— Я на работе.

— Ты у меня дома, Валера. Я сделаю кофе.

А есть ли у него дом?

Герой опоздал на час. М-да. С психотипом Олег не ошибся: неврастенический парень, сутулый, волосы сальные, хрень наверчена какая-то на голове, неужели трудно хотя бы помыться? Или хоть поспать накануне съемки, потому что красные глаза дополняли типичный портрет игромана. (Впрочем, у Олега были подсказки. Скан бумажки комиссии по делам несовершеннолетних.) Затравленно кивнув, но не протянув руки, Родион прошел, куда предлагалось.

— Сядь тут. Да ты расслабься. Хочешь кофе?.. Валер, как он?

— Пойдет. — Валера пристреливался через глазок камеры. — Только одет как-то…

— Как? Как обсос?

— Не, как будто он сниматься пришел, а он же типа у себя дома.

Олег придирчиво рассматривал гостя, который маялся на табуретке и не знал, куда руки деть. На нем было какое-то поло, китайский Lacoste.

— Я могу снять, — вдруг сказал герой.

Повисла пауза.

— Ну не знаю. Ну, попробуй.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия