Лицей 2019. Третий выпуск

Да. Да. Просто так барышня не согласится на изматывающую прогулку длиною в пять часов. Ну конечно же нет!

— Чёрт бы побрал эти мосты!

Да. Да. Сейчас бы круг дать по каналу Грибоедова, по Финскому заливу — да где угодно, лишь бы с ней! А он — на Ваське, как дурак последний. Завтра же встречу предлагать, конечно, неприлично…

— Только б завтра пережить… А послезавтра — снова предложу!

Да. Да. Деньки идут погодистые — лучше повода для встречи и не придумаешь! Но это — ведь так, ширма. А от ширмы и до свадьбы недалеко. Только придумать бы что-нибудь с работой. Но придумает! Куда денется?

Совсем Евгений не заметил, как очутился на набережной Макарова. В одном из четырёхэтажных скромников он нанимал себе комнатку. Кровать, стол, вид на Неву. Нужно ли большее студенту?

Евгений сбросил рюкзак, сбросил кеды, сбросил все мысли и попытался уснуть. Никак не выходило. За закрытыми глазами являлась она, расплывалась улыбкой и что-то с ним говорила.

И духота беспробудная! От такой до галлюцинаций недолго. У Евгения почти начались: что-то врубелевское и пятирукое мерещилось…

Но какая разница, если он так счастлив! И всё равно: безумнее всего на свете Евгений мечтал оказаться сейчас там, где она, — на пересечении Английского проспекта и Канонерской. Только украдкой взглянуть: крепко спит или, как он, мается? Нет, уж пусть лучше ей снится пятый сон. И всё равно: оказаться там, укрыть, поцеловать в лобик, провести рукой по разбросанным волосам, уйти, не будя… И даже никогда бы её потом не видеть! Только бы сейчас, сейчас увидеть!

Восторженный Евгений вглядывался в старушку-Неву, в её буйство, сменяющееся бабьими причитаниями. Он вглядывался, вглядывался… И тут заметил: Тучков мост, хорошо видный из его окна, понесло куда-то в сторону. Нет, даже не так: понесло — и оторвало. И вся Петроградская сторона поплыла куда-то влево…

Евгений, с трепетом и ужасом в ногах, понял. Его любовь оказалась так сильна, что Васильевский остров — двинулся.

II

Кирилл ошарашенно озирался по сторонам. Зал Русского музея, бабки-смотрительницы, Веня, пять рублей, даже семечки в кармане — всё исчезло!

Нет же! Нет! Быть того не может! Неужели провалился в «Чёрный квадрат»? Ну зачем послушал Веню и приложился? А Кирилл ещё надеялся увидеть Филонова!.. Да и выпить тоже. Не за «Квадратом» же в Питер ехать — он и в Третьяковке есть. Да что же теперь?

Ладно, Русского музея не стало, но что же было вместо него?

Супрематичная вакханалия ненастоящих цветов — вот что было!

Кирилл стоял с четвёркой странных мужиков: на них были рубахи, подвязанные кушаками (если эти геометрические фигуры можно было назвать рубахами), рожи их были перекошены (если эти воздушные шарики можно было назвать рожами), а вдалеке — едва различимый стадион, по которому предстояло бегать (если чехарду полосок можно было назвать стадионом). Пятым — был Кирилл.

Эти четверо угрюмо кивнули — и побежали. Кирилл стоял на месте и не понимал. Тогда четверо вернулись и погнали Кирилла пинками — пришлось помчаться тоже. Но ничего: сорвался в бездну Кирилл.

Он очутился на чёрной школьной парте, усыпанной ручками, тетрадками и карандашами. Даже циркуль был. Кирилл послушно сложил руки и уже надеялся на заслуженную пятёрку… Как только Кирилл почувствовал себя в безопасности — предметы эти двинулись и оказались очередными геометрическими фигурами, которым позарез нужно было его убить.

С парты Кирилл тоже свалился. Его мотало, как бутылку в Неве.

Теперь — чуть потрескавшаяся чернота, и ничего, кроме неё. Кирилл попробовал произнести, вытягивая каждый слог, смакуя:

— Пу-сто-та.

Ничего не получилось: чернота проглотила и это. Тогда он сказал:

— Точка в искусстве.

Не вышло опять.

— Смерть Бога.

Ни в какую.

Кирилл сел в этой черноте и стал рыдать. Он совершенно ничего такого не хотел: всего лишь разгадать «Чёрный квадрат»… Если говорить совсем уж откровенно, Кирилл был уверен: разгадай он «Чёрный квадрат» — и никакие загадки мироздания перед ним не устоят.

А теперь — сидит невесть где.

Но тут мысль навестила его голову. Кирилл проговорил по слогам:

— Пол-но-та.

И «Чёрный квадрат» сменил немилость на что-то ещё — быть может, даже и пострашнее. Всё выстраивалось по кусочкам, будто мазками: икона в углу, стол с самоваром, печь с изразцами, луна за припылённым окном. Это была самая обыкновенная русская дача.

И там, в дальнем углу — за мольбертом, — стоит и рисует нечто небывалое угрюмый человек с гусеницами-бровями и широким лицом. Чем-то похожий на венецианского купца, а чем-то — на упыря.

— Садись, — проговорил он, не отрываясь.

Кирилл дрожащей рукой выдвинул из-под стола пятиногую табуретку и бухнулся. На душе у него было странно и сладко: как будто не в картину он угодил, а в спальню к самой любимой и самой настоящей…

— Казимир, — представился бровастый. — Хотя ты мог и догадаться.

— М-мог, — отвечал озяблый Кирилл.

— Ты чего к картине лобызаться полез? — Малевич прервал своё дело, встал и подошёл вплотную: будто на коленки собирался сесть.