Ванька негодовал. Он тут чуть не утонул, а папа ещё и злой! Папы вообще-то радоваться должны, когда у них сыновья не тонут.
— Ты ничего не понимаешь, — проговорил Ванька тоненько, но грозно.
— Следи за языком, — предупредила Мама, и Ванька понял, что они заодно. Он глубоко-глубоко вздохнул. И решился:
— А он… А он… А он всё равно дурак!
Папа медленно повернулся и страшно зашагал на кухню. Ванька испугался, схватил кружку и бросил. Промах. Но всё равно — дракон заорал и стал лупить Ваньку по попе. Мама стояла и тряслась, как в маршрутке.
— Папа! Папа! Папа! — кричал Ванька.
Бьющий запыхался. Он взял банку и насыпал гороху на пол.
— В угол! — сказал он.
Мама кивнула Ваньке: иди. Он уныло поплёлся и бухнулся на горох. Папа смотрел, доставая трубку из кармана.
— И никаких мультиков! — прибавил он.
— Но па-а-апа!
— Это я к тебе на «ты», а ты ко мне — на «вы», — говорил он со спичкой у рта. — И не папа я тебе, а Иван Иванович. Понял?
Ванька обернулся со злобой:
— Когда я вырасту, а ты снова будешь маленьким, я тебе тоже ничего не буду разрешать!
Как колобок
В сущности, первым битником был Колобок.
— Ты куда едешь-то?
— В Омск.
— Нихрена себе! У тебя там друзья, что ли?
— Нет. Могилу Летова хочу навестить.
— О-о! Так бы и я с тобой сгонял. — Он щёлкнул ртом. — Но вот — груз.
Стёпа подобрал меня между Владимиром и Нижним. Я чувствовал себя не в своих штанах: стоял и леденел, вытянув руку шлагбаумом. Теперь — фура: тут жарко натоплено и пахнет пропотелым свитером. Стёпа сидит в тельняшке, шортах и шлёпках. На вид ему нет даже тридцати.
— А чего один? — Он смахнул пот с колючей макушки. — Не стрёмно?
— Да нет, я не новичок. Я и до Байкала доезжал.
— Много приключений было?
— Да нет. Скука в основном.
Стёпа был прав: сподручней ехать вдвоём. Но если бы мне было с кем ехать в Омск, я остался бы в Москве. Кочевал бы по невымытым стаканам…
Это была тупая идея. Холод давно переплюнул девятый круг Данта. Снега насыпало щедро: утеплённая палатка не поможет. Выход один — сто́пить без перерыва. Спать можно и в машинах, люди обычно понимают.
Боковое стекло заиндевело, старая фура. Конечно, Стёпа подобрал меня из жалости. Я походил немного на капусту: хилое пальто, три свитера (верхний чёрный и с горлом), ботинки с вентиляцией, тощий рюкзак. Самая тёплая вещь — шапка: на меху, с ушами и оторвавшейся завязкой.
— А вы докуда едете? — спросил я.
— До Набережных Челнов. А ты через Уфу собираешься?
— Думал крюк через Ижевск дать. Не хочу через Казахстан.
— А чё? Там, может, потеплее. Хэ-хэ! — Стёпа закашлялся. — Можешь попробовать до Челябы, а там на Екат. Там много машин должно ездить.
Вечер наставил небу тумаков: бледно-серый, бледно-синий — сплошной фингал. Деревья были костистые и приснеженные; они быстро сменяли друг друга. Когда мы ехали по глухим полям, последние лучи солнца бросали на снежную простыню удивительный блеск. Намело изрядно; мы гнали как бы по оврагу, окружённые со всех сторон неприступным снегом. Трасса была чистенькая, в лёгких пролёдинах. И двойная сплошная неслась, то правея, то левея, но не обещая конца.
Я жадно смотрел на дорогу.
Разговаривать было не о чем. Самое смешное, я не чувствовал разницы с Москвой. Хотя в музыке Стёпа шарил. Знал «Хуго-Уго», «Тихий Зайчик» и «Оргазм Нострадамуса». Любил Д’ркина, Башлачёва и Фёдорова.
Тоску это не слишком разгоняло.
— У меня же флешка есть! — Щурясь, он потянулся к магнитоле.
Пока небо кто-то красил фиолетовой гуашью, я с удовольствием слушал балладу про древнерусскую тоску. Вдруг раздался голос Летова.
— Не надо. Пожалуйста, — сказал я.
— Ладно. — Он переключил на «Наутилус».
По обводной мимо Нижнего Новгорода. Работки, Лысково, Чернуха, Анатольевка, Совхозный — Стёпа надеялся доехать до полуночи.
Остановились в придорожной забегаловке: пластмассовый трактир. Посетителей были только мы двое; продавщица у кассы ёжилась в куртке. Лампочка иногда подмигивала, в жестяные стены бился ветер. Мы хлебали какой-то суп, наломав в него хлеба.
— Послушайте, Степан, а чего вы в дальнобойщиках-то забыли? — Я положил ладонь на стакан с чаем. Тепло.
— Да бабы это всё, — проговорил он, давясь простывшим пирожком.
— Вас бросили?
— Ну нет! — Стёпа прожевал пирожок. — Тут другое. Меня, видишь, всегда Люси, Глаши и Наташи окружали. Отец разбился, все дела. Я ничего, школу отмучил, поступил на истфак. Ну, царство баб, тыры-пыры. Я как-то взвыл, сказал подруге, что не хватает мужской компании. Тогда с её парнем и компашкой ихней в лес поехали. Я-то думал: костёр, гитара, рок-н-ролл, а вместо этого на джипе катали по говну. И приставали друг к другу: типа в шутку. Ещё соревнование «чей шашлык круче» замутили. И такая всякая херня. А! Ещё сидели и обсуждали, что будет, если мне горло перерезать, ага. Ну, я таких приколов вообще не понял — до рассвета на станцию попёхал. Часа два ждал элку и часов пять до Москвы хреначил. А горло они всё-таки перерезали кому-то. Ну ничего, зашили.