Читаем Лицей 2020. Четвертый выпуск полностью

— Так-так, — заинтересовался он.

— Дионисию сто тысяч заплатили, а меня хотели бесплатно обойти?

Он заулыбался.

— Почему же бесплатно? На этот случай тоже есть бюджет.

Он затягивается и выдаёт:

— Но зачем его тратить, если можно просто спросить, как там поживает ваш паблик с мемами?

«Вот же… Кто ему про паблик-то рассказал?»

— Так что подумайте. Лучше работать здесь, но без лидов? Или работать нигде и без лидов?

Он улыбнулся, бросил окурок на пол и ушёл.

Возвращаюсь в свой кабинет и нахожу повод проораться. Федя, вооружённый палочками, закладывает роллы в свою прожорливую пасть.

— Федя! Две тысячи!

— В пост иногда можно рыбу, — он торопится пережевать.

— Какая рыба? У тебя ролл «Филадельфия», тут сыра полно! Две тысячи, быстро!

— Супружеское воздержание! — вспоминает Федя и хлопает себя по ноге.

— Чёрт, действительно… Хм. Нет супруга — нет воздержания, чего ты ко мне пристал?!

— Гони два косаря! Я слышал, как ты с каким-то Никитой разговаривала, там явно супружеским воздержанием пахнет.

— Ладно, суши-воздержание — один-один.

— По рукам.

На том и договорились, постимся дальше. Всё хорошо.

— На День семьи, любви и вредности, — спрашивает Федя, икая после роллов, — будем имейл-рассылку делать?

— Обязательно, — уверяю я.

— А на День защиты от детей?

— Нет.

— А на Новый год?

— Конечно. — Я начинаю философствовать от нечего делать. — Знаете, что самое бесячее в рекламе на Новый год? Это когда все коверкают фразу: «С новым хлебом», «С новым кредитом», «С новым смартфоном». Ненавижу.

— Отлично, — радуется Федя, — специально для тебя сделаю рекламу «С новым Богом». Так и запишем в план. — Читает по слогам: — «С новым Богом, Наденька Дурынья».

— А в Москве сейчас люди гуляют по улицам и отдыхают, — тоскует Саби, глядя из окна на мытищинские пейзажи.

— Хорошо там, где нас нет, — одёргивает её Федя.

Юля ставит его на место:

— Говори про себя, Федь.

Наконец выхожу в тёплый весенний вечер. Спешу на свидание с Никитой. Сажусь в электричку и всю дорогу пялюсь на прекрасно сложённого фавни лет двадцати. Каким же, чёрт побери, странным образом соседствует эта моя одержимость с настолько сильной влюблённостью, что мне не хочется её потерять? А ведь однажды они законфликтуют, и тогда придётся выбрать. За то, как Никита смотрит на меня, я бы полжизни отдала. К тому же зачем мне её вторая половина, если в ней не будет таких, как он? Кто из фавни посмотрит на меня, когда мне будет сорок? Только какие-то извращенцы, god save them. Опять эти фавни. Может ли считаться символом свободы птица, которая летит не туда, куда хочет? Всё, что я могу сказать Никите (и сделать это было бы правильно), — не люби тех, кто сам себе не принадлежит. Не люби меня. Флирт, в котором я нахожу смысл, который уже давно основа моей жизни, глубоко изменил меня. И сердце моё стало грубое, как пятка вон того бомжа на площади трёх вокзалов; интересно, зачем он снял кроссовок? Я спустилась в метро.

<p>Глава 15</p>

С такими мыслями я зашла в «Беверли Хиллз» на Чистых, где ждал Никита, и мы сразу надолго обнялись.

Первым делом я спросила, принёс ли он рубашку, запах которой составляет мою единственную радость, пока его рядом нет. Он принёс.

— Если бы ты не ответил мне взаимностью, мне пришлось бы их воровать.

— Если бы ты не ответила мне взаимностью… в моей жизни было бы гораздо меньше смысла.

Официант приносит два голубых молочных коктейля с искусственной вишенкой наверху. Вкус коктейля химический, но не оторваться.

— Кстати, это здорово, что тебе нравится мой запах, — говорит Никита, — я читал исследование: это значит, что генетически выше вероятность, что наши дети будут здоровы.

На фразе «наши дети» я усмехнулась скептически.

— Это хорошо, — говорю, — здоровье пригодится, потому что развод родителей его сильно подкосит. Когда мои разводились, я каждый месяц болела.

И чего он опять начинает? Прочные отношения — не моя суперспособность. Никита знал это из дневника, он знал это от Сони, которая, оказывается, доложила ему всё в ярких красках ещё до нашего с ним знакомства. (Как же, чёрт побери, мило с её стороны.) Приложила столько усердия, что Никита, который сначала и не был мной заинтересован, решил приглядеться. И пригляделся.

— Не бойся, — говорит Никита, — мы будем вместе и будем счастливы.

Пока я не уйду от него к другому. И мы оба это знаем.

— Я ушла от прошлого парня, — говорю прямо. — И от тебя, наверное, уйду.

— Ты говоришь как Колобок.

— А ты — как человек, который никогда ни с кем не расставался.

Он промолчал. Я подождала и поцеловала его.

— Я не могу тебе ничего обещать, — говорю я. — И ты — ты тоже мне ничего не обещай. Я хорошо себя знаю. Влюблённость проходит. Это история на пару месяцев, потом мы просто останемся в приятных воспоминаниях друг у друга.

— Но ты же встречалась с бывшим пять лет?

— Я смотрю, ты не особо догадливый. А говорят, в РЭШ учишься.

Никита сопротивляется:

— Ты не такая! Я вижу тебя не такой!

— Я не знаю, кого ты видишь во мне, но это точно не я.

— Это можешь быть ты в будущем.

— Я бы на это не надеялась, — отмахнулась я.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия