Лицей 2020. Четвертый выпуск

Подо мной был диван, и молодёжь на нём никак не спала. Горела стена под белым лучом. Мне сверху очень ярко видно, хотя в комнате темно: от присутствия парня (ну, или чего ещё?) у сестрицы слегка вспотели руки, и кожа подлокотника чуть блестела под ними. Она гладила диван. Грудь часто вздымалась. А утырок её сидел как истукан. И чего она так возбудилась?

Потом прояснилось: тут же последняя серия. Финал.

Вандербой, вдоволь поиздевавшись над обществом по ту сторону кинескопа, вылез из стены — в нашу гостиную. Он как из монтажного проёма вышел. Титры скатывались по его лицу, по маньячной улыбке — на японский халат, на килт.

Меня не столько захватила эта сонная фантазия, сколько, скорее, привлёк вид, потому что сверху и чуть сбоку казалось, что это игровая изометрия. Камера зафиксирована над моей сестрой, и они не особо реальны, потому что тут псевдо-три-дэ. Это я люблю.

Пока я наслаждался восприятием, сестра пыталась вскочить. Перепугалась, ну ещё бы, метнулась к лестнице наверх (до парадной двери куда дальше), а Вандербой, распахивая на ходу халат, успел её перехватить. Он навалился на Линду сверху. Ну чисто интермедия между эпизодами. Я ничуть за сестру не тревожился, это её гостиная, её киносеанс и её выбор, пусть спит, с кем хочет. В конце концов, это вроде бы мой сон.

Неприятно только оттого, что они грозили перепачкать многострадальный диван.

Я был против пачканья категорически. Попытался отвернуться от такого сна, выйти из стены к себе в спальню и — проснулся в поту.

Очень хотелось в туалет, чёртов ром.

Судя по звукам за дверью, «ай-робот» застрял-таки в длинной бахроме по краю паласа. Или, что вероятнее, наехал на порог в дальнюю комнату. Он умён, конечно, у него и режим «антипутаница» есть, который я бы и человеку вживил, но случается досада.

Вышел из комнаты: всё верно. Ухо у меня точное.

Я освободил уборщика и решил ему помочь. На втором этаже в санузле я помочился, нашёл щётку, стал вытирать этот пропиленовый палас, два на три метра. Шумы внизу не умолкали. Я старался ритмом щётки как бы заглушать и нарушать ритм, который доходил снизу. Там явно зверь о двух спинах тёрся под еле слышный треск проектора.

Ох, Линда, за что ты так со мной?

Наконец оно закончилось, что-то упало и двинулось на кухню, а может, и в прихожую, а я услышал медленное шлёп-шлёп босиком к лестнице. Поздно прятаться — свет горит, и я честно дал понять, что не сплю.

Вздохнул и тоже направился к лестнице.

Линда была внизу, вся в слезах. Майка с седым философом была распорота от живота до шеи. Под майкой ничего не было. Её глаза смотрели сквозь меня куда-то вдаль. Левой рукой она прижимала к груди свой молочно-белый новенький планшет, правой хваталась за поручень — и через каждый заторможенный шаг хватала вместо него пустоту.

Я здорово смутился, что бывает со мной очень редко. Сестра моя оставляла красные следы — раз, а за её плечом горел свет в прихожей — два. С ней — с прихожей то есть — было что-то не так. Линда успела подняться ещё на три ступеньки, когда я догадался.

Ботинки и толстовка парня исчезли. Он и впрямь уехал к полуночи.

Значит, тут был какой-то непорядок.

Кто здесь ещё?

Вот тогда Линда и поскользнулась на плиточной ступени. А поскольку шла она как робот, но планшет ни за что в жизни бы не отпустила, даже чтоб уберечься от синяков, Линда упала вниз лицом. Гранитный угол ступеньки пробил ей лоб. Я застыл. Тут время как бы присело на «ай-робота» и пошло начищать взад-вперёд.

Я прикинул расстояние, понял, что даже среагируй за секунду-две до её падения — не успел бы подхватить.

Тогда я вернулся в спальню за одеялом, чтобы прикрыть сестру, потому что ничего лучше не придумал. А одеяло — это штука на все случаи жизни. На ходу я зачем-то шлёпал ладонью по стенам коридора. Весьма твёрдые.

В голове моей сгущался туман. Пахло железом. Надо вниз, за телефоном. Скорая. Мастер говорил, скорая будет ехать от сорока минут, поэтому родственников надо возить самому. Ну, это когда у тебя есть машина, когда ты можешь заботиться о родных, так?

Я спустился почти до середины лестницы, когда увидел, что Линда ещё шевелится. Наклонился к ней. Ошибочка. Это вовсе не она шевелится, а раздаётся трещина в её голове. Лобную кость раздвигало с усилием, как арбузную корку, ступенька словно вгрызалась в неё ещё глубже — или кто-то невидимый, наоборот, упёрся ей в затылок и давил, — и это напряжение передалось мне. Вот-вот лопнет!

Но из тёмного влажного проёма в её голове показались сначала крохотные ноги. Они торчали рожками, потом повисли. Удлинились. Судорога прошла по телу Линды. Быстрое сокращение вытолкнуло дальше из её головы глянцевый животик, похожий на белую икеевскую миску, а там — отчего крышу ей чуть не сорвало — вышел и сам нагой младенец.

Он вопил как резаный. Запашок поднялся, как в мясном отделе.