Читаем Лицей 2020. Четвертый выпуск полностью

Впрочем, вряд ли младенец реально жил здесь. Больше походил на световой узор, заплывший мне в глаз, отпечаток на сетчатке. Образ, перенесённый прямо из её головы в мою. Потому что я отводил взгляд и унимал тошноту (ведь я, при всей хладнокровности, довольно брезглив), но ревущее дитя, слишком яркое и контрастное, втемяшилось в глаза. Меня же настойчиво весь вечер просили смотреть этот сериал!

Оно было плоским, и одновременно оно было объёмным. От этой двойственности туман в моей голове стал искрить, светиться многими-многими вещами, которые я от сестры узнал.

Что ты там вынашивала, Линда?

Младенец привалился спиной к её разверстому лбу. Всплеснул ручками, съехал вниз, мазнув, оставив на её шее сукровицу и графический след вроде штриховки. Он неуклюже перевалился через её плечо и, визжа, опрокинулся, скатился по ступеням. Лестница нашего коттеджа всегда была источником травм. Я настаивал на деревянной, хоть это и не вписывалось в модерновый интерьер. Может, Линда потому раньше и не оскальзывалась, что липла грязью? — а я ж ей насильно ноги вытер.

Младенец шлёпнулся на пол, ну, то были его проблемы, наверно, он убился.

Я почтительно накрыл, наконец, сестру одеялом и спустился.

Меня не столько интересовал ребёнок, сколько телефон.

Тут я увидел, что череда странностей не закончилась: новорождённый продолжал ползти. Разумеется, он был полумультяшкой-получеловеком, как иначе, а потому выжил. Он полз к стене. Проектор светил впустую. Прислонившись к краю белого квадрата, стоял его отец — точнее, чёрно-белый силуэт в пустоте после титров последнего эфира. Я легко узнал Вандербоя в профиль. Дитя кричало и тянуло к нему руки.

Тогда-то я наконец вышел из роли наблюдателя. Сделал то, что должен был ещё шесть часов назад.

Я кинулся в прихожую, в закуток с электрощитком. За спиной спятившим оркестром грянула тема сериального интро. Я ударил по рубильникам. Зло истребить нельзя, но можно в своём доме отрубить питание. Персонаж исчез. Дитя завизжало.

Теперь я уловил вторую странность в его представлении: крик был каким-то плоским, монозвук.

Я старался не глядеть на него, но оно, как пятно на сетчатке, непрерывно было моим раздражающим спутником. Куда бы я ни посмотрел, там оказывался этот ублюдок.

Я набрал скорую, а потом вызвал и полицию, пока он маячил рядом. Я оставил точные указания. Попытался обрисовать событие ясно, чтоб у диспетчеров не возникло замешательств. К сожалению, моя заявка больше всего походила на пересказ какой-то серии «Вандербоя».

«Сегодня ночью около полуночи герой сериала поимел мою сестру. И она немедленно разродилась. Роды прошли головоломно: Зевс-молот-Афина. Боюсь, она мертва. Я вызываю бригаду именно для неё. Адрес, ориентировки на местности…»

Голос в трубке поинтересовался: сколько мне лет? что я употребил на ужин? и как я могу звонить по домашнему, если электричества нет?

Я положил трубку.

К тому времени тварь сносно научилась ползать. Должно быть, через четверть часа будет ходить, а к утру я услышу первое слово. Это в порядке вещей, ведь в кино растут не по дням, а по минутам, так? Мне не нравилось, что ублюдок оставляет на чистом полу влажные следы, и я стиснув зубы отправился в ванную. Снял щётку со швабры, взвесил рукоять, подхватил и совок.

Он бодался со слепой стеной, как и положено мальцу, орущему оттого, что родители там закрылись. Ещё бы. Слюна текла замазкой для чернил, мигом высыхала.

На что эта тварь годна? Чего добивался её родитель? Того, что теперь она будет жить по обе стороны кинескопа? Какой может быть толк от этого «поиметь»? Жизнеспособен ли этот образ, твою мать?..

Как и положено невыспавшемуся человеку, что перебрал и прямо сейчас потерял родственника, я пребывал в некотором отупении.

Малец начал флюоресцировать, как планктон на канале BBC. Зарябил.

Один мой приятель находился в служебной командировке на Балканах, там, в частности, пристрастился к дайвингу и морской кухне. Он говорил, что самый правильный способ приготовления осьминога — это достать его из воды и тут же отбивать что есть мочи чем-нибудь твёрдым. Тогда после прожарки мясо будет мягким и сочным. Не уверен, читал ли он Линьцзи?

Я бил шваброй нашего ублюдка, пока не взмок.

Тем не менее, когда поддел совком и выбросил его через окно в траншею для труб под орошение газона, не знал, точно ли он мёртв. Мы, кстати, ёмкость для полива устроили в подвале. Там же был вентиль и насос. Труба выходила из подвала и петляла дальше по газону. Для порядка я ещё вышел и как следует присыпал яму землёй, надеясь, что тварь не просочится в трубопровод, с ней не угадаешь, куда угодно может пролезть.

Честно говоря, моей задачей было выкинуть мусор из дома. Дождаться полицию и скорую. Но я проявил малодушие, потому что мусор таки остался на моём участке.

Вообще, куда бы ты его ни выкинул — он на твоей земле. Даже если далеко увезти, то та земля всё равно окажется родственной этой. «Всё — одно, колокол бьёт по тебе», — я бы так сказал и оказался куда проще, мудрее этой Дерриды. Так и с людьми, и с вещами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия