Может, одни только жулики называли его по имени-отчеству и не желали ничего такого. «Георгий Фёдорович! Начальник! Сукой буду — не вру!»
Иногда он думал, почему так. Будто действительно творит произвол или, как выразилась активная девушка из штаба оппозиционной верхушки, «взрывает Россию изнутри». Она тыкала в его доброе лицо камерой телефона, сторонники кружили рядом и тоже снимали, как обычный полицейский пытается успокоить нарушающих порядок граждан.
— Ватник! — кричали одни.
— Полицай! — орали вторые.
Третьи, четвёртые, пятые бросались чем попадётся: мусором в мусора.
— Ватная отрыжка! Мусорный бак!
А он и ватником-то не был, и на выборы не ходил, потому что всегда работал, и совсем, быть может, не поддерживал никакие правительственные интересы и только считал, что власть меняется, а полиция существует всегда.
Или, может, зря так загонялся. Может, действительно — форменный бандит, а не хранитель права и порядка. Ведь зачем-то допустил смерть одного и второго, а потом сразу двоих, и в себя тоже позволил выстрелить. Только вспомнил, как снова таранили дверь. Должно быть, гестаповцы взяли карлика под руки и монотонно колотили его большой и страшной головой о плотное металлическое покрытие.
Деньги сыпались с потолка, не выдерживая ни высоты, ни массы. Откуда-то с пола Жарков хватил сигаретную пачку и выскочил, раздетый, на лоджию. Закурил, вдохнул, пропустил первую тягу. Он высунул сигарету в окно, чтобы щелчком по фильтру стряхнуть пепел, но там, внизу, на голом асфальте обнаружил — их.
Мирные жители.
Они смотрели на него снизу вверх, а казалось, наоборот, свысока. Смотрели осуждающе, с ухмылкой, вроде «вот и попался, что теперь ты будешь делать». В толпе увидел женщину в красном и женщину в зелёном. Вертелись рядом друзья-математики: один рисовал на асфальте мелом цепочку цифр, второй топтался, проверял, высчитывал. Разминался физкультурник, молчал шестой — бывалый, и все молчали, а потом заговорили. Первый, третий, какой-то там…
— Я не мафия, — в который раз повторил Жарков, но его не слышали.
Мирные жители требовали расплаты.
— Иди сюда, если не трус! Разберёмся по-мужски!
— Испугался, испугался!
— Конец режиму!
Жарков докурил и пульнул сигарету. Она пролетела над вольной толпой и приземлилась у чьих-то ног. Крохотный горбатый старик поднял окурок и затянулся. Тогда мирные жители один за другим бросились на старика, сорвали дырявую ушанку, разбили тяжёлый морщинистый нос, оторвали пуговицы с куртки.
— Стойте! — заорал Жарков. — Отставить!
Он рванул в комнату, схватил пачку, стянул резинку.
— Отставить, — повторил и бросил в улицу деньги. Плотная пачка разлетелась по ветру. Закружились купюры, и глухая мелодия пролилась. Он схватил ещё одну, потом ещё и ещё. Только и успевал.
Так много было денег, что за какой-то час-получас весь двор покрылся ими, как снегом, а потом и город впустил настоящую зиму, и стало светло. И в дверь перестали стучать.
Ударило в груди, он очнулся. Ба-бах! Задышал жадно-жадно, пока хватило воздуха. Плотный седой дым стоял твёрдым полотном. Не лилась, а сыпалась кровь твёрдой крупой. Он полз по игровому залу мимо мёртвых женщин и мужчин. Они стеклянно смотрели и не смели ничего сказать.
— Я согласна выпить чаю, — испуганно обронила девушка с высоким тонким голоском, когда Жарков наконец выбрался.
Пропущенные звонки от начальника, дежурной части, ребят. Ему надо было работать. Он отказался.
Вещественные доказательства
Один из бывших подопечных прислал сообщение.
«С Новым годом. Тебе — удачи скорой, мне — фарту воровского».
Его сложно считать «подопечным». Я в сыновья гожусь ему. Он по тюрьмам полжизни (больше).
— Сукой буду, — говорил мне когда-то, — я столько всего видел, но ты, Серёга, единственный нормальный мент.
После праздников у него суд. При встрече сказал, это последний заплыв будет. Там и сдохнет.
Когда я только начинал, мне объяснили: главное, чтобы тебя потом уважали не только потерпевшие, но и обвиняемые.
Меня многие хотят убрать, а другие — не хотят. Я расследую дела, которые не имеют резонанса для всей России (и слава богу), но влияют на обстановку в городе и районе.
Не знаю, зачем опять говорю об этом. Хотел написать рассказ про «последний заплыв», но подожду пока. Может, выдержит и выйдет ещё, и поздравит меня с Новым 2026-м.
Если задуматься, сколько времени я провёл в СИЗО, получится вполне себе приличный срок. Как-то целых полгода я практически дневал и ночевал в колонии строгого режима. Сейчас бы прийти домой, лечь на диван и гуглить фото цветных носков, а я стою в районном суде и ходатайствую об очередном избрании меры пресечения в виде заключения под стражу.
Начальник раздаёт бумагу. Каждому по пачке.
— Товарищ подполковник… — хочу обратиться, не успеваю.
— Понял-понял, — говорит, — писателям по две.
Дают — бери. Не поспоришь.
Спросил у начальника, можно ли прийти на работу в цветных носках. Теперь дежурю в субботу. Нельзя, короче.
Телефон третий день требует провести «очистку мусора». Боюсь нажимать, мало ли что.