Лицензия на убийство. Том 1

Начальник тюрьмы допил вино, поставил бокал на стол и пошёл на выход, как обычно, что-то бормоча себе под нос. За ним потянулись остальные цванки, многие при этом подходили к Лёхе и Жабу и искренне, по-дружески хлопали их по плечам и спине, как будто они все стали теперь большими друзьями. Причём подходили как заключённые, так и охранники, что было не удивительно, так как держались они вместе, будто все были сослуживцами или работниками одного офиса.

Все очень быстро разошлись, оставив комедиантов переваривать в своих головах произошедшее. Лишь один конвоир скромно ожидал их на выходе из спортзала, не смея ни подгонять, ни даже вслух обозначать своё присутствие. Видимо, проявлял уважение.

Лёха, всё ещё до конца не придя в себя, проводив взглядом последних покинувших спортзал, уставился на друга взглядом, требующим объяснения или хотя бы сочувствия.

— Жаб! Это что было, вообще? Я не сплю? Ну-ка ущипни меня!

Амфибос спокойно ущипнул товарища за руку чуть выше локтя, причём сделал это мастерски, то есть быстро и больно. Лёха отдёрнул руку — он снова забыл, что его друг не понимает ни шуток, ни иронии и воспринимает всё буквально.

— Три года с тобой якшаюсь, а всё равно нет-нет да и забываю, что ты ни хрена не понимаешь образных выражений.

— Что, не туда ущипнул? — искренне поинтересовался Жаб.

— Когда-нибудь я всё-таки накоплю денег, и мы таки сделаем тебе операцию.

— Не хочу я никакой операции.

Жаб схватил Лёху за плечо и подтолкнул его к выходу. Ожидающий их конвоир почтительно отстранился, давая им пройти.

До самой камеры ни комедианты, ни конвоир не проронили ни слова. Лишь когда закрылась дверь, и они с Жабом остались вдвоём, к Лёхе вернулся дар речи, и он сказал:

— Он маньяк.

— Кто? — спросил амфибос.

— Начальник тюрьмы. Но надо признать: хорошо, сволочь, всё организовал. Я чуть в штаны не наложил. И в этот раз это не метафора.

Лёха улёгся на свои нары, которые нарами можно было назвать с натяжкой — они больше походили на больничную кушетку. Жаб присел на свои.

— Знаешь, друг мой зеленощёкий, — задумчиво произнёс Ковалёв. — А вот что я подумал. Это же знак!

Жаб с непониманием посмотрел на друга.

— Да, знак! Я думал, мы из этого спортзала не выйдем, а мы вышли. Значит, и из этой тюрьмы выйдем.

— Конечно, выйдем, — согласился амфибос. — На суд. А потом дальше по этапу, если вышку не присудят. Тебе лучше знать, какие у них здесь на Олосе законы. Тебя здесь один раз уже судили.

— Вот я и не хотел сюда возвращаться, как чувствовал, — Лёха тяжело вздохнул. — Законов я их не знаю, но есть у меня стойкое ощущение, что штрафом мы, скорее всего, не отделаемся. Уж больно тот кальмарец был крутым.

Бывший штурмовик поудобнее устроился на нарах-кушетке и, решив, что утро вечера мудренее, решил попытаться уснуть. Это у него получилось довольно быстро, несмотря на ноющие после боя рёбра.

Глава 9. День суда

Две недели в ожидании суда пролетели быстро. Лёху с Жабом так и оставили в одной камере. Слово, данное им начальником тюрьмы, было выполнено со всей ответственностью: за все эти дни комедиантов не то что никто не тронул — на них даже никто косо не посмотрел. После ночного боя персонал тюрьмы, наоборот, относился к ним с уважением. А уж с каким почтением к ним — а особенно к Жабу, побившему начальника тюрьмы — относились заключённые, словами было не передать.

Ковалёву в какой-то момент начало казаться, что он находится не в тюрьме, а в каком-то санатории строгого режима. И вправду: кормили хорошо, работать не заставляли, разрешали посещать спортзал — это было совсем не похоже на те несколько месяцев, что бывший штурмовик провёл в тюрьме общего режима во время своего первого заключения на Олосе.

Самого начальника они после того ночного боя ни разу не видели, что комедиантов особо и не расстраивало. Да и чего им было видеться? Тюрьма большая, дел у начальника явно было предостаточно, а все свои вопросы с комиками он решил.

Утром в день отъезда в суд Лёха проснулся, как ему показалось, задолго до подъёма. Друг мирно спал, охранник ещё не пришёл, чтобы разбудить их на обязательную зарядку, и в помещении тюрьмы была та приятная тишина, которая бывает за полчаса до подъёма. Казалось, что это и не тюрьма вовсе, настолько тихо и безмятежно бывало в эти минуты.

Но что-то Лёху всё же насторожило. И хоть вокруг всё было с виду безмятежно, с ним самим однозначно было что-то не так. Но что именно — Ковалёв не понимал. Ощущение было такое, будто он переспал лишнего.

— Жаб! — тихо позвал он друга, но тот не проснулся.

Тогда Лёха позвал громче, почти крикнул:

— Жаб!

Амфибос вскочил и, не открывая глаз, на автомате поднял к лицу руки, изображая что-то типа боксёрской защиты. На секунду Лёху это рассмешило, но потом тревога вернулась.

— Жаб, что-то не то.

— Что именно? — спросил потягивающийся амфибос. — А где охранник?

— И я про то же. Нет его. И как-то тихо.