Лицензия на убийство. Том 1

«Охренеть, — подумал Лёха, которому было очень неприятно, что его так спокойно называют ужином. — Как у них здесь всё продумано и распланировано. Конечно, молодцы ребята, но надо как-то валить отсюда».

— Погодите, как это съесть? — попытался он снова завязать разговор с начальником тюрьмы, чтобы ещё потянуть время. — Я понимаю — убить, но как съесть-то? Как вы докажете, что я не сбежал или что вас не подкупил, и вы меня не отпустили?

— Ноги, — спокойно ответил полковник. — И руки.

— Что «ноги и руки»?

— Твои ноги и руки, обглоданные местными крысами, — пояснил начальник. — Ты хотел сбежать и спрятался в контейнере с пищевыми отходами. Но ночью пришли крысы и съели тебя. Ты местных крыс видел? Нет? Поверь, они могут и не такое. Заодно, может, и дезинфекцию наконец-то проведут; я уже пять раз писал в управление тюрем, и никакой реакции. Теперь, когда крысы сожрут заключённого, надеюсь, дело двинется. Как говорится, совместим приятное с полезным.

— А я? — снова подал голос Жаб.

— Что ты? — переспросил полковник. — Ты победил — будешь жить. Я же уже говорил ранее.

— Я отомщу!

— Знаю. Ты это можешь. Поэтому мы с тобой сразу договоримся, что ты не будешь мстить и никому не расскажешь. Твоего слова достаточно.

— А если я обману?

— Не обманешь. Амфибосы никогда не обманывают.

— Хорошо, а если я не дам слово?

— Это другой разговор, — начальник призадумался и добавил: — Тогда мы и тебя убьём. Но тебя не съедим. Ты победитель. Тебя похоронят достойно: доктор всё оформит как несчастный случай, отправим тело домой. Но я бы на твоём месте не выкаблучивался и дал слово. Друга твоего мы всё равно съедим. Его уже не спасти. Зачем себя губить?

— Да пошёл ты! — ответил Жаб.

Амфибос извивался на стуле ужом, пытаясь или сломать его, или сорвать наручники, но браслеты были крепки, и стул, несмотря на хрупкий вид — тоже. Начальник тюрьмы нисколько не реагировал на эти попытки Жаба освободиться. Он вёл с ним беседу спокойно, будто речь шла о какой-то мелочи вроде утренней прогулки:

— Уверен?

— Да! — злобно рявкнул амфибос.

— Твоё право. Уважаю! Настоящий воин! Глупый, но храбрый и с честью! — казалось, цванк говорит совершенно искренне. — Тогда как только мы его доедим, так сразу тебя и убьём. А пока будешь гостем на нашем празднике жертвоприношения. А там, глядишь, и передумаешь в процессе. Мы не кровожадные: ты только дай слово — сразу отпустим.

Лёха слушал начальника тюрьмы и отказывался верить в происходящее. Его не могли просто так взять и съесть, у него ещё были планы на эту жизнь. Ваньку надо было поздравить лично, убийцу кальмара найти, да и других планов было громадьё, и в них никак не входило быть съеденным рептилоидами на тюремной вечеринке.

Но с другой стороны, выходов из ситуации не предвиделось вообще никаких. И не то чтобы Лёха смирился, но заметно погрустнел. А вот полковник с каждой минутой становился всё веселее и веселее.

«В кураж входят ящеры», — злобно подумал бывший штурмовик.

— Стол готовьте! — приказал начальник тюрьмы, и охранники мигом откуда-то притащили стол и поставили его посредине спортзала.

К одному краю подтащили Лёху, к другому Жаба. На середину стола поставили что-то на подносе. Что именно — видно не было, так как всё это было накрыто большой белой скатертью. Справа и слева от подноса поставили по канделябру, в них зажгли свечи, основной свет в спортзале приглушили.

Перед Лёхой положили огромную разделочную доску, на неё большой искривлённый нож и поставили рядом серебряную чашу.

— Сердце должно минут пятнадцать полежать. Отдохнуть, так сказать, подышать. Тогда оно станет мягче, — спокойно объяснил бывшему штурмовику повар, уловив его непонимающий взгляд.

Причём объяснил так учтиво и искренне, будто не Лёхино сердце собирались класть в эту чашу, а фрукты или мороженое.

— А сразу сожрать слабо? Зубы сломать боитесь, ящеры? — огрызнулся пленник.

— Должно быть не только символично, но и вкусно! — с тем же радушием опять пояснил повар. — Я Ваше сердце ещё специальным соусом полью — он его дополнительно размягчит.

С этими словами повар поставил на стол небольшую бутылочку с мутной жидкостью — вероятно, тем самым соусом.

— Моё сердце не смогли размягчить даже слёзы бывшей жены при разделе имущества, — мрачно сказал Ковалёв. — А твой тухлый соус и подавно не сможет!

— Что Вы! Это чудный соус из жёлтой кхэлийской лианы! Лучшее средство для такого случая. Я Вас уверяю, Ваше сердце будет как суфле!

«Это просто какой-то сюрреализм», — подумал Лёха.

Он ещё не смирился с тем, что его собираются есть, но уже догадывался, что выхода нет. В помещении ещё сильнее приглушили свет, включили какую-то не то музыку, не то завывания — видимо, что-то из фольклора цванков, и начальник тюрьмы опять подошёл к временно заключённому Ковалёву.

— Пора, — сказал полковник настолько душевно, насколько позволил его артикуляционный аппарат. — Это красивый обычай! Пойми и прими как должное!

— Сейчас сам примешь по самое «не хочу», аллигатор! — снова закричал Лёха и попытался вскочить со стула, одновременно стараясь высвободить руки из наручников.