Лицо другого человека. Из дневников и переписки

Когда физиология трактует о жизни, о характерных признаках жизни, как об обмене веществ ‹…› то ее выводы отсюда нисколько не трогают вопроса о жизни – непосредственного сознания и философии. Жизнь, интересующая непосредственное сознание и философию, – жизнь человека остается здесь вне сферы зрения, мысль попадает мимо нее, и то, что в гробу продолжает быть характерным с биологической точки зрения признаком дорогого мне человека – белковина, которой нет в соседней земле; равно, – что в нем продолжается «жизнь» в этих «низших организмах» – червях, без сомнения, ничего не говорит мне о жизни дорогого мне человека. Определение жизни, – которое надо черпать из опыта, если мы хотим войти в существо, в положение возбуждаемых ею вопросов, – определение жизни основывается на ценности ее, но ценности этого понятия для обозначения действительности.

«Природа» есть не представление, а понятие, – вот вывод моего сочинения, и надо уметь воспользоваться всеми следствиями этого. Первое формальное практическое следствие отсюда то, что понятием «природа» и пользоваться надо, как понятием.

До чего надо засохнуть, чтобы удовлетвориться «биологическим» толкованием жизни? Ответ возможен, что надо лишь просто и сурово глядеть на природу, эту простую и суровую действительность. Однако наша суровость разбивается о тот факт, что в эту действительность входят дорогие нам создания и приходится, скинув роль сурового наблюдателя, броситься ногтями расчищать эту проклятую «природу», налагающую свою лапу всюду, где «сели» люди, а не она.

Сестры Н. совершенно не воспитаны, и приходится удивляться, как из семьи их матери могли выйти подобные люди. Врожденная мелкая фальшивость, не сдерживаемая общими взглядами, которых у них нет. В «обществе» их место между дамами «полусвета» и там они очень типичны со своею бесшабашною, безыдейною веселостью, общей мелочностью, отсутствием убеждений и стремлением к аристократизму. Как женщины, они рождены, чтобы быть содержанками. Из этого всего явствует их умственная ограниченность, сквозящая сквозь внешнюю мишуру всевозможных отрывков знаний и приверженности модным предложениям.

28 октября

«Отрицать» и «утверждать»… Кому это нужно?.. Не наше дело утверждать и отрицать, что что-то есть или чего-то нет; наше дело маленькое: ясность и простота последовательной мысли.

Надо иметь великое, детское спокойствие, девственное спокойствие духа, чтобы так переживать Природу, как Лев Николаевич Толстой. Читая его несравненные страницы, вспоминаешь о далеко минувшем, когда и ты жил так близко с природой, с травой, с лесом, с водой, и грустно становится, что волнения жизни так отдалили тебя от этого родства с великой матерью. Но я думаю, что такое спокойствие духа, открывающее спокойствие и мир жизни природы, совершенно необходимо философу.

Тогда говорили: «дух Отца вашего будет говорить в вас». Теперь говорят: «природа будет говорить в вас», факт тот, что научная культура пока лишь побудила выветрить, вылущить идеал превозмогающей, содержащей нас Силы, Судьбы. Однако очень важно заметить и то, что существо чувства при этих словах осталось то же, выражаем ли мы веру в Отца или верующую надежду на «природу». Религиозное чувство, как чувство, глубже, первоначальнее представления.

В чем задача этической жизни? В чем задача научного духа в области нравственности? Ведь очевидно то, что хорошо, и то, что дурно, дано, – как факт, – до всякой науки, и дело науки, без сомнения, не в том, чтобы показать, правда ли, что хорошо то, что мы считаем таким, или оно в сущности дурно. Дело науки тут, как везде, – в описании.

Истина, – а это понятие прежде всего нравственного порядка, – открывающаяся человеку до всякой науки и, зачастую, не внушаемая и многими годами научной работы, – в кротости. Мы знаем по опыту, что эта простая истина вполне ясна и «в руках» для мальчика-подростка и для мужика, и совершенно закрыта для студента и «интеллигента».

«Чем вы теперь занимаетесь?» – спросили бы меня товарищи по мысли. «Занимаюсь, вникаю в философию этих самонадеянных людей естественной науки», – ответил бы я.