Иногда обмузыкаливание церкви идет сознательно, с обдуманной целью нарушить церковный чин, отучить церковный народ от обряда, преданность церковному искусству называют некоторые господа «обрядоверием» и считают благодарной культурной задачей – бороться с ним. И надо сознаться, что средство, в виде постепенного приучения к эпикурейской музыке, придумано очень хитро. Здесь скорее добиться упадка понимания и любви к церковному чину, чем прямыми прогрессивными выступлениями. Так поступают люди, проповедующие, что христианство должно быть усвоено как-то «отвлеченно». Так, например, желают во что бы то ни стало уронить перед читателями личность протопопа Аввакума. Профессор Каптерев упрекает его именно в неумении усвоить христианство «отвлеченно». Конечно, это очень хорошо, что проф. Каптереву удалось усвоить христианство отвлеченно, но это дано только избранным натурам. Людям с обыкновенной психофизиологической организацией приходится усваивать такие громадные и совершенно своеобразные дисциплины, как учение христианской церкви, с громадным трудом, постепенно вдыхая в себя великие идеи, постепенно преобразуя свою душевную деятельность в свете нового учения. А ведь люди с такой обыкновенной организацией и в конце концов не могут сказать о себе, что они «усвоили христианство». «Я только еще начинаю по-христиански жить», – говорили великие подвижники древности на склоне своей жизни. Так что если «усвоить христианство» понимать в смысле: по-христиански жить, просветиться и преобразоваться в Духе Христове, стать новой тварью ‹…› то для обычной человеческой организации это дело постоянной, самой конкретной борьбы и труда, а не отвлеченных постижений. И Аввакум не составляет и тут ‹…› исключения из общего правила. Исключение составляют скорее те, кому удалось «усвоить гармонию отвлеченно», но надо сказать, что это «отвлеченное постижение» оказывается в большинстве случаев простым самообманом: убежден ведь русский интеллигент, что он постиг христианство «отвлеченно», трактует о христианстве направо и налево как о чем-то совершенно известном, принимается за сравнительную оценку христианства с будущим; а на деле остается самым невинным мальчиком, представляющим примерно о жизни в Христовом Духе.
Напротив, христианство не познается «отвлеченно», это не алгебра и не метафизика. До усвоения его нужно понять заново всю человеческую природу целиком, в том числе и его художественную сторону; нужно христианское искусство, нужен церковный обряд.
Как это не чуют и не домекаются, что их «декады» до глубины своей буржуазны и произвольно-идеалистичны, антибытийственны и антиисторичны?! Творчество, искательство и искусство выдают человека и его подлинную начинку гораздо ранее, чем его текущие слова и дела! А коэффициенты, вроде недельной восьмерки, заданы в основах бытия.
Бывают времена и в упадке истории, когда дух жизни остается только в искусстве и только к искусству может прибегнуть человек, чтобы утолить духовную жажду деятельности.
1911
Сон: в Ярославле за всенощной, где-то в монастыре; потом на Волжском откосе, на пристани, с попыткой уехать: не удалось уехать; иду с больными ногами по откосу, по съезду. Встречаю человека, видевшего меня за всенощной в монастыре, – сочувствует моей болезни ног.
Откос ночью; река, как стальная, видна внизу широкой лентой. Стоим на темном, сыром горбыле гористого берега. Под ногами доски и стружки, опилки. Должно быть – лесопильня на Волжском берегу. Недалеко сторожка. Какой-то славный знакомый мужик около… Вдруг тревожный, очень громкий звук, – не то пароходный гудок, не то – гудок на сторожевой вышке. Бежим по горе: вдали, на завороте с реки в затон какое-то судно с разгорающимся пламенем на задней части палубы. Другие суда стоят безмолвно. Горящее судно как будто двигается: это небольшой, жалкий пароходик идет в затон, все быстрее и быстрее приближаясь к нам. Наконец, он в нашем траверзе, мчится с необычной быстротой, объятый пламенем: каково-то команде и, особенно машинной команде, на нем! Большой казенный пароход, завернувший полным ходом с реки в затон, идет параллельно горящему пароходику, ближе к берегу, как бы стремясь изолировать его от берега. Пока не видно, чтобы действовали брандспойтами. Горящий отчаянно свистит и начинает заворачивать налево к отмели. Казенный пароход начинает заливать… Потом, как будто, заливаю уже я сам, брандспойтом из моих рук. Пароходик спасен и, кажется, все благополучно. Но пароходик молчалив и пуст.