Жизнь с лицом человеческим совершается в порядке постоянной переинтеграции: надежды, разочарования, уверенности и т. п. «Вещь» интегрируется в постоянное несравненно легче, чем лицо. Потому слабые люди предпочитают жить с вещами, чем с человеческими лицами. Но бывает еще и так, что к человеческому лицу применяется отношение как к законченной «вещи», как к однажды навсегда зафиксированному интегралу. Так может сложиться мертвое сожитие даже мужа с женою – без понимания и общей жизни между ними. То же отношение к человеческому лицу свойственно государству, бреющему всех под одно, и общественно-философским системам, говорящим, например, об «экономическом человеке» как о постоянной в своих определениях вещи!
Общение с собеседником и есть процесс живой переинтеграции личного образа, взаимной оценки и понимания друг друга, которое непрестанно подвижно и непрестанно растет.
Законченный интеграл, или «решенный интеграл» лица достигается лишь там, где лицо умирает фактически – материальною смертью или утратою нашего интереса к нему. Лицо умершего интегрируется в процессе апофеоза. Лицо духовно умершего для нас интегрируется и заитоживается нашим
Наука как спокойное складывание кирпичик за кирпичиком некоего храма усредненных, для всех «удовлетворительных» истин с принципом самоутверждения и энтропического покоя «безэмоциональной мысли»! Это одна сторона.
Наука как энтузиазм и творческая вера Декарта, Ньютона, Римана… Это совсем другая сторона!
Тут антагонистические силы и настроения, как вода и огонь.
Бойтесь первого! Радуйтесь, когда бываете во втором!
Здесь принципиальный перекресток двух разных путей для духа и жизни. Кому поверить: спокойному усреднению всего и всяческих? или сердцу, энтузиазму и идеалу?
Пойдешь, конечно, туда, куда повлекут тебя твои затаенные склонности, и тем самым будешь судить сам себя!
«Энтропический» человек, склонный к консервативному покою, пойдет себе искать свою «экономическую» истину, которую можно будет удобно положить себе под голову. Человек вдохновения и творчества, человек радости в открывающейся Истине будет всегда ощущать ее как Возлюбленную, которая превыше всего, что он имеет, и ради которой он отдает все, что у него есть!
Истина у человека такова, каковы его достоинства. Если он самодоволен и более всего охраняет «свое», то и истины его будут экономическими, охранительными, законсервированными рецептами для технического овладения жизнью. А если он ищет свою возлюбленную Истину ради нее самой, как ее художник и рыцарь, она будет для него стимулом отказа от всего своего и творческого устремления все вперед!
Может быть ведь, что благодарнее и нужнее продать все, что имеешь, для приобретения того поля, где зарыта жемчужина.
Пусть наука не будет охранением «препаратов» и самодовольным, замкнутым в себе капищем! Пусть она будет устремлением к Возлюбленной истине!
Ради красоты умирают люди. Красоты ищут, без Красоты не могут жить. Могут ли отнять Красоту у тех, кто ее отведал? Может ли арелигиозный, холодный социализм отнять Коран у мусульман?
С физиологической стороны, Красота есть самый общий человеческий проект, возникающий в нем по поводу всякого опыта жизни. Восстановить Красоту, пережить ее вновь по поводу нового опыта, пережить и понять новый опыт в Красоте, приобщить новый опыт в Красоте – в общем же, понять бытие как Красоту – вот последнее стремление человека.
Не формальное настаивание на своем пустом «существовании», не самоутверждение, не формально-голое возвращение к «максимуму жизнесохранения», а возвращение к содержательной Красоте, – вот в чем устремление человека и его жизни!
Построение осязательного проекта по поводу зрительного опыта; построение зрительного проекта по поводу акустического опыта; построение зрительного акустического проекта («новой земли и нового небесе») по поводу всякого нового опыта и переживания жизни, – это постоянный физиологический факт. Ибо предвосхищение реальности на расстоянии, предварительное построение вероятной реальности есть типический факт мозговой жизни, ширящейся и растущей в своем движении навстречу реальности.