Лицо отмщения

— Все это так, граф молод годами, но он — один из тех союзников короля Франции, которые, воюя с нами, не слишком жалуют своего августейшего сюзерена. Если удастся переманить его на свою сторону, у короля Людовика… — Собеседник гневливого монарха чуть замешкался, подыскивая близкие его разумению выражения, подобающие притом его собственному духовному сану. — …Случатся изрядные желудочные колики.

Генрих Боклерк невольно улыбнулся.

— Это славно. Но проклятие, он же совсем еще мальчишка, а Матильда… — Король прикрыл глаза, вспоминая красавицу дочь. — …В самом соку. Ей не сосунок нужен. Ей самой детей рожать. Кстати, Фитц-Алан, где Матильда? Где, черт побери, моя дочь, эта, с позволения сказать, вдовствующая императрица?

— Она едет, мой государь. Сказывают, всю прошлую неделю в Геннегау и Фрисландии шли дожди. Дороги развезло. Вот…

— Я же послал людей! Пусть мостят дороги! Пусть хоть на руках ее несут, но быстрее, как можно быстрее и как нельзя — тоже! Проклятие! У Англии, увы, нет законного наследника, наверняка сыщутся ублюдки, желающие вонзить мне кинжал в спину. Отряд, посланный за Мод, конечно, силен, но все же по ту сторону пролива слишком много врагов.

— Мой государь, — со вздохом потупил глаза Фитц Алан, — увы, я вынужден доложить, что недругов много и по эту сторону пролива.

— Ну что еще? — недовольно зыркнул Генрих Боклерк.

— Стефан Блуаский, ваш племянник, во всеуслышание отказался признать Матильду вашей наследницей и будущей королевой Британии.

— Вот как? — Король отпустил виски и грохнул кулаками об стол. — Это еще почему? Как он посмел, гаденыш?

— Он говорит, что невместно рыцарям повиноваться женщине.

— Да ну, экий стервец! Можно подумать, если бы у королевы Боадицеи меж больших пальцев ног болталось то, что у нее не болталось, она бы громила римские легионы более отважно. Здесь, Фитц-Алан, в этих самых землях. Так и передай этому недоумочному фазану, которого по недосмотру родила моя сестра Аделаида.

— Но… мой государь, это еще не все.

— И этого достаточно, чтобы отправить неблагодарного щенка в подземелье! — рявкнул Боклерк. — Что он себе возомнил? Корону примеряет? Я велю нацепить ему на лоб обруч и затягивать до тех пор, пока дерьмо, которое ему заменяет мозги, не потечет у него из ушей и носа.

— Он говорит еще, — медленно и очень неохотно выдавил Фитц-Алан, — что Матильда — незаконнорожденная.

— Да он совсем ума лишился! Мерзкий ублюдок! Что же наболтал этот хорек?

— Я не осмелюсь повторить его речи, мой государь.

— Нет уж, Фитц-Алан, осмелься, это твой долг! — взревел Генрих Боклерк.

— Стефан утверждает, — скрепя сердце начал королевский советник, — прошу учесть, мой лорд, не я, а Стефан, что мать его кузины была монахиней и, стало быть, ваш брак был святотатством, ибо невеста Христова…

— Заткнись! Чертов выкормыш! — Генрих Боклерк подскочил к вернейшему из соратников и толкнул его с такой силой, что тот остановился, лишь встретив спиной каменную стену. — Святотатцы те, кто отдает в невесты Христовы всяких уродин, будто Сыну Божьему сгодится то, чем брезгуют самые невзрачные мужчины! Матильда — незаконнорожденная! Ишь, удумал!

— Но ведь, по сути… — поднимаясь с пола, простонал Фитц-Алан.

— Оставь суть в покое! Вот скажи, мой любезный знаток премудрости, считаешь ты Спасителя мошенником из тех, что ищут благосклонности девиц лживыми посулами жениться на них?

— Мой государь, — с ужасом расширил глаза Фитц-Алан, опасаясь даже комментировать столь богохульное предположение.

— Ясное дело, не считаешь, — отмахнулся король. — Тогда ответь без промедления, к чему Иисусу такое количество невест? Он, что же, вознамерился превзойти мудрейшего Соломона числом жен?

— Мне срамно даже слушать такое.

— Нет уж, слушай! — Самодержец ухватил собеседника за ворот и притянул к себе. — Ибо затем, мой дорогой Фитц-Алан, тебе самому придется что-то говорить нашим врагам. Хорошо, положим, они — невесты Христовы. Что с того? Сам Господь обратился голубем, дабы проникнуть в лоно Пречистой Девы.

— Но то — Господь…

— А монахиня — не Пречистая Дева. К тому же она стала моей, когда я уже был королем, а обряд помазания предполагает снисхождение на меня Духа Святого. Стало быть, не менее чем голубь, бессмысленная птаха, выполнявшая священную волю Бога Отца, я исполнял повеление Сына Божия в отношении Эдит Матильды. Разве то, что я говорю, неразумно?

— Сие в высшей мере богохульно.