Лицо отмщения

Более всего ему хотелось сделать это не здесь, в стране диких варваров, а в Константинополе, куда он приволочет коварную изменницу, чтобы казнить ее на глазах рукоплещущего ему императора. Осознав это, Михаил Аргир и впрямь почувствовал себя вестником неумолимого правосудия, гонцом покорной василевсу Фемиды. Дав себе день на отдых, продав одного из коней и приведя себя в надлежащий вид, явился к воеводе Борису Корниловичу.

– Я должен незамедлительно доставить послание от моего государя, – надменно, сверху вниз глядя на кряжистого воеводу, отчеканил Аргир. – Я оставил позади своих людей и мчался сюда, не зная устали, только б успеть.

– Эх, а что мне с тобой делать? – махнул рукой осанистый богатырь. – Дам я тебе проводника, пару гридней, еды, питья в путь. Ну и скатертью тебе дорога.

Смысл последнего выражения топотириту палатинов был не совсем ясен, но суть предыдущей фразы он уловил сполна.

– Василевс будет вам благодарен за помощь, – кратко отчеканил Аргир. – Когда я могу отправляться?

– Да хоть бы и нынче. Голому одеться – только подпоясаться, вот и вся недолга.

Владимир Мономах хмуро созерцал с высокого холма буйноцветное раздолье своих владений. В глубине души Великий князь понимал, что любуется всеми этими лесами, пашнями, пойменными лугами в последний раз. Понимал и не испытывал ни страха, ни радости. Какое-то удручающее его самого тоскливое безразличие.

Там, в киевских хоромах, слушая вполуха стародавние напевы гусляров, он все хотел, как прежде облачась в броню, промчать по чистому полю, чтобы ветер щекотал ноздри и развевал седые волосы. Вот, теперь он был в поле. Теперь перед ним открывались безмерные, безграничные просторы его земли, за долгие годы княжения ставшие мирными и процветающими. Он собрал их в кулаке, как вожжи горячего жеребца, и усмирил, покорил своей железной воле.

И все же сегодня его донимала тоска. Холодная, противно леденящая кровь, будто не великую державу оставлял он после себя, а пустой, никому не нужный звук своего имени. «Что же, вот и прошла жизнь, – думал Великий князь. – Вот и все. Еще чуток. Так, самый краешек, корочка. А того ли хотелось, о том ли мечталось в юные годы?!» И сердце подсказывало ему: «Того».

Он получил от жизни, взял своей рукой все, что желал. Он не боялся смерти, и все же холод заполнял его жилы, и неуемная печаль змеиным клубком шевелилась в сердце.

«Любопытно, – подумал Владимир, глядя, как впряженные в повозки волы тащат многие пуды драгоценной княжьей поклажи. – А и впрямь эти фрязины злоумышляли против меня и сыновей моих?» Ответа не было. Даже мудрая голова не смогла, а вернее, не пожелала рассказать ему всю правду об этом деле. Великий князь знал, что у головы свой нрав и свой резон. Уж если чего она говорить не захочет, то ни угрозами, ни посулами от нее ничего не добьешься.

Оставалось либо верить фряжскому кормчему, говорившему недоброе о свите прелестной севасты, либо же счесть все это гнусным поклепом и казнить для устрашения прочих татей заезжего выжигу лютой смертью.

До сего часа Мономах все никак не мог принять окончательного решения. Он велел заковать разбойника в кандалы и везти его с собой в зарешеченной деревянной повозке с малой дверцей, выбраться сквозь которую можно было лишь ползком. С прочими спутниками севасты дело обстояло по-иному. Он хотя и приказал следить за ними неотступно, но оставил их на свободе, мудро рассудив, что ежели они ни в чем не виновны, то и славно, а ежели фрязин-вероотступник все ж таки не сбрехал, то непременно чем-нибудь себя да выдадут.

Сложнее всего, понятное дело, было с архонтским сыном. Тут, как ни мудрствуй, а с кондачка решать нельзя. Архонтский сын – фигура не простая. Ему препоны чинить без великой нужды не стоит. Иначе беды не оберешься. Херсонес – сосед близкий и сильный, а за ним – Константинополь, с коим и вовсе без особой надобности заводиться не след.

Но и отпускать Симеона Гавраса с поклоном восвояси Мономаху тоже в этот час представлялось неосторожным. А что как если разбойник правду сказал, и херсониты спят и видят, как бы, воспользовавшись княжьим отъездом, на Киев великою силой грянуть? А Симеон хоть при севасте гостем и пришел, а на самом деле – тайный соглядатай и лично желает все досконально высмотреть да разузнать? Если так, то до поры до времени в отчие края ему ворочаться не след. Чай, не просто будет херсонитам без турмарха своего походом идти.

С великим почетом он предложил Симеону Гаврасу сопровождать княжий поезд в странствии к дальнему пределу земли Русской, «дабы смог он воочию узреть, сколь велика и сильна его держава».

Прямо сказать, Великий князь не слишком верил в удачу своего предприятия, уже подумывал, не послать ли ему на южный тракт засаду, дабы на время перенять Симеона с его людьми. Но, к великому удивлению Мономаха, архонтов сын легко согласился отправиться в дальние края в свите досточтимой севасты Никотеи. «Ох, неспроста это», – под нос себе пробормотал Великий князь и велел людям своим с Симеона Гавраса очей не спускать.