Лицо отмщения

Глядя, как его спасители, вероятно, братья, с нескрываемым интересом смотрят на принесенного волнами гостя, он подумал было, что хорошо бы чем-то наградить их, но далее размышлять об этом не стал, ибо каждая ложка поедаемого варева требовала от него немалых усилий. К тому же где-то совсем недалеко, видно, досадуя на впившиеся в губы удила, заржал конь. У Аргира заколотилось сердце. Ни одна крестьянская лошадка не способна была издавать подобные звуки. Так ржать могло только чистопородное животное, может, андалузец, может, неаполитанец.

– Господь всеблагой! – перекрестился один из рыбаков. – Никак, опять фрязины[36] наехали.

– Рыбы им подавай! – недовольно прокряхтел другой. – Сами бы ловили.

Они поспешно выскочили из хижины, и вскоре через приоткрытую дверь Михаил Аргир услышал требовательную речь, обращенную к его спасителям. Один голос, жесткий и презрительный, говорил что-то по-итальянски, второй, коверкая слова, но довольно внятно переводил на греческий.

«Значит, их двое», – подытожил Аргир, не слишком задумываясь над тем, зачем ему нужны такие подсчеты. Но и задумайся он над этим, на долгие размышления у него не было времени. Дверь отворилась, и в убогую хижину вошел один из незваных гостей, высокий, поджарый, с копной черных кудрей. Аргир поглядел на него из-под опущенных ресниц, придавая себе максимально бессознательный вид.

– А это кто? – по-гречески поинтересовался вошедший, приближаясь к распластанному на лежанке телу.

– Не ведаем, – поклонился один из рыбаков. – Море вынесло.

– Ну-ка, – чернокудрый наклонился над Михаилом Аргиром, в тот же миг правая рука того пожарным багром опустилась на затылок фрязина, а левая, захватывая подбородок, рванула по дуге вверх. Раздался едва слышный хруст, и переводчик, вернее, теперь уже только его бренное тело, рухнуло на грудь знатного ромея. Вошедший вслед за фрязином хозяин так и остался стоять с открытым ртом, не зная, что и сказать, и лишь ошалело мигая.

– Ну, где ты там? – крикнул второй приезжий, видимо, старший.

Ответа не последовало. Ругаясь себе под нос, воин самолично полез в халабуду выяснять, что там стряслось. Аргир лежал неподвижно, закрыв глаза. Его противник столь же недвижимо располагался поперек него.

– Проклятие! – под нос себе выругался старший, осторожно приближаясь к лежащим. – Что это? – Он повернулся к стоящему у входа рыбаку. Тот молча развел руками.

Фрязин внимательно оглядел собрата. Ни следов борьбы, ни крови видно не было.

– Языком он, что ли, подавился? – бормоча это себе под нос, он схватил за плечо мертвого товарища и перевернул его, освобождая спрятанную под мертвым телом руку ромея. Еще мгновение, и удар кинжала, прежде красовавшегося на поясе чернокудрого фрязина, пробил его сонную артерию. Аргир распахнул глаза, вытащил кинжал из раны и обтер его о плащ одного из несчастных.

– Еще есть?

– Нет, – в ужасе глядя на содеянное, пробормотал один из рыбаков.

– Господи! – Второй, заскакивая в дом, всплеснул руками. – Что же теперь будет? Если фрязины узнают, что здесь убили их людей, они же все здесь сожгут! Да и нас самих...

– Ерунда! – отмахнулся Аргир, опуская ноги на землю, доставая мечи из ножен на перевязях валяющихся на полу трупов и тщательно разглядывая червячный узор на клинках. – Сбросьте их в воду, чтоб не смердели, да и дело с концом. И вот еще. Где кони? Я слышал коней.

Глава 12

Тот, кто ломает подковы, силен, но рискует остаться с некованой лошадью.

Виланд

Генрих Боклерк сидел, обхватив голову руками. Сегодня она болела с утра, и король ужасно досадовал на это, как, впрочем, и всегда, когда случалось нечто неподвластное его воле.

– Читай, Фитц-Алан, читай! Чего ты замолчал? – раздраженно воскликнул он, морщась от противного ощущения стучащего в висок невидимого дятла.

– Быть может, мой лорд повременит с делами?

– Какая чушь! Если бы Господь тянул с сотворением мира, кто знает, может, и по сей день бы не управился.

– Но вы все же не Господь, – робко возразил Фитц-Алан.

– Уподобиться Всевышнему – долг каждого истинного христианина, – криво усмехнулся Боклерк. – Читай, не мучай меня своим постным видом. Я не для того держу тебя, чтобы любоваться на этакую гнусную физиономию.

Фитц-Алан пропустил ругательства монарха мимо ушей и со вздохом, печалуясь в душе, что его христианское милосердие осталось неоцененным, продолжил зачитывать список.

– ...Мануил, сын короля греков, Иоанна Комнина. Он молод, хорош собой, несколько смугл, правда...

– Да, я знаю, – отмахнулся Генрих. – Невесть чей он сын, но можно не сомневаться: его отец, мнящий себя ни много ни мало наследником цезарей, не пожелает заключать с нами брачный союз. Этот чертов гордец отчего-то вдруг полагает, что мы ему не ровня. А мне и вовсе ни к чему улучшать породу тамошних государей. Мне нужен король здесь.

Фитц-Алан склонил голову.

– Увы, мой лорд, во всем христианском мире найдется не много королей и герцогов, желающих породниться с вами.