Лицо отмщения

– Если мой принц позволит, то вынужден заметить, что трещотка служит для отпугивания злодеев, крадущихся во мгле, дабы похитить чужое добро. Оно, конечно, не меч, и все же, когда б трещотка не была пустопорожней, что б толку от нее было?

– Продувная бестия! – Герцог оттолкнул верного слугу, тот, едва не перелетев через лавку, все же устоял на ногах и принял максимально возможный в подобном случае непринужденный вид.

– Быть может, мой господин все же расскажет, зачем ему понадобилось лишать своего верного Гринроя столь привычной для него вещицы? – Оруженосец весьма недвусмысленно постучал себя пальцем в лоб.

– Скотина, ты еще спрашиваешь!

– Ну слава богу, раз вы решили ее все-таки оставить, то еще спрашиваю.

– Не ты ли советовал мне подстроить похищение Матильды, чтобы потом, представ пред ней освободителем, добиться у нее согласия на брак?

– Я вам такое советовал? У моего принца, должно быть, есть еще один Гринрой. Или же гнев настолько застит вам глаза, что мой господин просто с кем-то перепутал своего бедного оруженосца. Да как бы язык у меня повернулся предложить вам похитить императрицу?! – Собеседник герцога поднял с пола наливное яблоко, обтер его рукавом и с хрустом надкусил. – Должен вам заметить, – продолжил он, – что всякая власть – от Бога.

– Замолчи, шут гороховый! – рявкнул герцог. – Не ты ли рассказывал мне о драконе, обитавшем в Аахене, о рыцарском подвиге?

– Это да, это я мог. Возбуждать доблестный и в то же время милосердный дух моего господина – разве не входит это в обязанности...

– Молчи, иначе я зашибу тебя! – снова вышел из терпения Конрад Швабский.

– Немалой доблестью приходится запастись, чтобы служить вам, мой принц! – вновь кусая яблоко, тяжело вздохнул Гринрой. – И все же, может, вы расскажете толком, что стряслось?

– Этот недоумок, этот выскочка Стефан Блуаский похитил Матильду и увез ее с собой.

– Ага, вот оно, значит, как, – жуя следующий кусок, начал мыслить вслух оруженосец. – То есть наполовину он все же исполнил вашу волю.

– Наполовину? – взревел герцог. – Да ты в своем ли уме?! Что означает «наполовину»? – Он ударил оруженосца по руке, выбивая недоеденное яблоко. – Я спрашиваю тебя, что значит «наполовину»? Впрочем, – он внезапно успокоился и насмешливо уставился на Йогана Гринроя, – ты говоришь «наполовину», что ж, так оно и есть. А на вторую половину мою волю исполнишь ты. Ты отыщешь Матильду и доставишь ее сюда, во дворец.

– Но, мой принц, что это вы такое удумали? Это же настоящий рыцарский подвиг. Куда мне...

– Гринрой, преклони колена!

– Зачем, мой принц?

– Гринрой, что тебе больше нравится – преклонить колена передо мной, чтобы я посвятил тебя в рыцари, или перед палачом, чтоб он отсек тебе голову? – Конрад Швабский потянул меч из ножен.

– Первое все же предпочтительней, но тем не менее, может, не стоит так спешить?

– Такова моя воля, Гринрой.

– Ох уж эта воля... – пробормотал верный слуга, с явной неохотой становясь на колени и укоризненно глядя на господина.

– Гринрой! – с силой опуская меч плашмя на плечо оруженосца, торжественно произнес герцог. – Во имя Отца, Сына и Святого Духа, во имя архангела Михаила и святого Георгия делаю тебя рыцарем! Стерпи безответно этот удар и никакой более. Клянись доблестно защищать матушку нашу церковь, блюсти верность своему господину, оборонять сирот и дев...

– Можно подумать, у меня есть какой-то выбор, – вздохнул новоиспеченный рыцарь. – Клянусь.

– Итак, славный рыцарь Гринрой, вы должны отыскать Матильду и вернуть императрицу в Аахен. И пока вы не сделаете этого, на вашем гербовом щите будет изображено вот это вот надкушенное яблоко. Отправляйтесь немедленно!

– Я прославлю этот герб, мой принц, – поднимаясь на ноги и отряхивая колени, со вздохом объявил храбрый защитник дев, а заодно с ними и всего остального, упомянутого сюзереном. – Вопрос в том, удастся ли мне заслужить иной.

Укромная келья была едва освещена, и даже луч луны, прочертив узкую полоску на стене, не смел развеять мрак.

– Господи, Господи! – Распластавшись ниц перед массивным распятием, хозяин убогого жилища силился выразить словами клокотавший в душе его пламень. – Неизреченна мудрость твоя! Дай сил мне постичь смысл воли твоей, явленной мне в видениях! Для чего благоволишь ты к нечестивцам, коим имя твое – лишь ключ к сундукам, полным злата, лишь ступени к трону и жезл карающий? Наставь меня на путь истинный, даруй прозрение, ибо сокрушен я! Как дал ты сыну своему во дни пребывания его в юдоли земной крестителя и учителя закона твоего, преславного Иоанна Предтечу, так и мне открой путь истинного благочестия! На тебя, Господи, уповаю, да не посрамлюсь я вовек! – Он шептал слова моления столь истово, точно горячечный бред сотрясал все его тело.

– Утешься, – раздалось вдруг у него над головой, и темная келья озарилась сиянием, точно ясный полдень вдруг наступил посреди ночи.

Молящийся то ли из страха, то ли из глубокого почтения закрыл лицо руками.