Лицо врага: Дверь (СИ)

Неожиданно даже для самой себя, зарыдала.

И даже не знала, почему и зачем. Она пришла умирать, она не умерла, она прямо сейчас могла умереть именно так, как ещё недавно сама того очень не хотела — бессмысленно. Но ей было всё равно. Она этого… хотела? Или она ничего не хотела? Она не знала, чего хотела?

Она ничего не знала. Она просто рыдала.

Она не почувствовала, как потеряла контроль над защитой от телепатии. Она не увидела, как женщина развеяла своё плетение. Она не услышала, как женщина встала и вздохнула, посмотрев на порванное платье. Она не приняла жуткого, неожиданно понимающего взгляда.

— Ты уже умерла, — сказала ей женщина. — Но тебе придётся с этим существовать. И знаешь… я тебе даже мешать не желаю.

Хеля удивлённо подняла глаза, но женщина с нею уже не разговаривала. Она пошла в выжженную комнату, подхватила кого-то на плетение и перенесла, оставив после себя предательскую чёрную дымку. Хеля ни о чём не думала. Она продолжала плакать.

Вокруг суетилась охрана, слуги. Искали виновных, но её словно бы никто не замечал. Сначала Хеля просто сидела, ни на что не обращая внимания. Потом начала соображать. Потом пришла в ужас, потом была в шоке. И только потом, когда чья-то нога прошла сквозь её руку, поняла, что на ней была выплетена очень сильная, наверное, даже архимагистерская невидимость, неощущаемость и бестелесность.

========== Хельгия после попытки убийства Волота ==========

Город умирал медленно — несколько месяцев. Он маленький, и его несложно убить весь сразу, но это надо делать аккуратно, бережно и рассудительно. Тайной службы теперь было даже больше, чем местной стражи, а в последнее время всё чаще казалось, что больше даже, чем местных жителей. И они не делали выбора, они просто хватали всех и обыскивали всё.

Её не искали — считали погибшей. Искали сообщников. Их не было. Город конечно же, закрыли сразу, заперли все входы-выходи, закрыли от телепортации, заплели по периметру щитами как стеной, действительно весь, Хеля никогда раньше не видела заклинаний такого масштаба, а вокруг ещё и сигнальный контур поставили, чтобы неуловимые сообщники не могли перелететь. Не выпускали из города, да и пускали внутрь тоже с долгими проверками, даже самих службистов — а вдруг неуловимые сообщники успели кого-то завербовать?

Сообщники, правда, были вполне уловимы. Неуместь — город небольшой, и тюрем в нём было немного, и все эти тюрьмы уже трещали по швам, а людей всё арестовывали и арестовывали. Потом начали увозить тех, чья вина была подтверждена.

Хеля не знала, какая у них была вина. Все, у кого она была на самом деле, покинули город ещё до того, как царь покинул столицу. Покинули все города, которые он должен был посетить. Хеля точно знала, что к его приезду она в городе осталась совсем одна. Даже без стольгородцев.

Что ж. Царь не любит, когда его убивают.

Кем была Хеля, не знал никто, но тихо ненавидели её все. Она тоже ненавидела себя тихо. Даже когда возникало желание прийти и честно во всём признаться, она понимала, что этим сделает только хуже — в отсутствие сообщников не поверят, но зато она подставит Хелю, единственного, пусть о том и не знающего, настоящего сообщника. Сдаст, вернее — она её уже подставила. Но если вдруг им удастся проходить в телах друг друга до победы Отрядов Будущего… В победу теперь верилось почему-то совсем слабо. Наверное, потому, что Хеля всё ещё слишком верила в себя.

Не смогла.

Стыдно почему-то было не за это. То есть, за это, но… не совсем. Стыдно было перед всеми, кого из-за неё схватили без вины. Перед своими, у которых теперь станет в разы больше проблем с тайной службой, и которых она даже не предупредила. Перед Хелей Белозёрной, которая в её планах сначала должна была умереть вместе с ней, а теперь вот оказалась неудавшейся цареубийцей, да ещё и мёртвой. Странно — до этого не было никаких мук совести: ну, умрёт Хеля — и умрёт, и что с того, очередная жертва во благо. А теперь вот стало за это стыдно.