Читаем Лицом к лицу полностью

А. Кутатели показывает, как с развитием событий развеивается у Корнелия дурман меньшевистской идеологии. Гибнет под Шамхором его друг Пето Натошвили. И Корнелию приходится искать слова утешения для его матери, прачки Маринэ, раздумывать о смысле этой жертвы.

Корнелий еще не умеет различать два разных явления — патриотизм народных масс и национализм буржуазии, органически связанный с космополитизмом. Поэтому его поражает появление на территории Грузии кайзеровских войск и турок. Ответа на многое он ищет только индивидуально, не обращаясь к общественному опыту.

Это стало источником большого нравственного удара, потрясения, произведшего резкий поворот в жизни героя.

Едва лишь Корнелий и его друзья похоронили Цагуришвили, погибшего на турецком фронте, в последний раз как-то оправдав для себя и романтизировав его смерть, как герой стал свидетелем жестокости, кровопролития у себя дома, в Карисмерети. На пиру у Отия Мдивани Корнелий ощущает пошлость, лицемерие, бездушную спесь тех, кого он еще недавно защищал. Корнелий, правда, не понимает, что он защищал не идеальную единую Грузию его мечты, а именно этих самых Мдивани, Макашвили, Платона, кулака Джаджану.

Но логика жизни такова, что она срывает добровольно усвоенные иллюзии, обнажает социальные контрасты жизни, толкает к важным жизненным решениям.

Повешен Годжаспир, разорены деревни — и не турками, а «своими» же грузинскими войсками. В Корнелии вспыхивает страстный протест. Когда каратели остались позади, Корнелий продолжал возмущаться: «К черту их, к черту их правительство! Никогда я не прощу этим разбойникам убийства Годжаспира. Какого человека, какого человека повесили эти бандиты!»

В этот момент сказалась вся глубина связей Корнелия с народом, демократизм его верований. Он увидел, что меньшевики подрубают тысячелетние корни грузинского народа, уничтожая таких творцов и созидателей, как Годжаспир. Он осознает, что идея патриотизма, как ее толкуют меньшевики, в сущности устраивает только буржуазию.

Корнелий уходит из меньшевистской армии. Начинается полоса глубокого душевного кризиса, поисков «аполитичных» удовольствий. И это было типично для многих представителей тогдашней молодежи, для всей атмосферы меньшевистского Тбилиси. Удивительно быстро исчезли из общественной жизни города идейность, духовное начало. Все поблекло, все стало фразой, скука заставляла искать удовольствий в ресторанах и кафе.

И само будущее рисовалось вождями меньшевизма перед этой молодежью в образе нового «ресторанно-курортного» варварства, в виде жизни, свободной от больших идей. Ной Жордания открыто излагает свои мечты о превращении Грузии во вторую Швейцарию.

Корнелия удручает эта куцая перспектива превращения народа Грузии — народа героев, поэтов, философов-просветителей — в нацию официантов, гидов, швейцаров. Но иной перспективы он временами не видел перед собой. Временами он, подобно герою из рассказа «Случай в офицерском собрании» Нодару Кипиани, переживает состояние разочарованности, усталости, утраты путеводных звезд в жизни.

События, отраженные в четвертом томе романа, — обнищание Грузии, стремительное нарастание авторитета коммунистов, изоляция меньшевиков от масс — вновь пробуждают героя А. Кутатели к активной общественной деятельности. Из одинокого, болезненного рефлексирующего интеллигента, он становится деятельным борцом за социалистическую Грузию, борцом против меньшевистского засилья.

Корнелий убеждается, что коммунисты — подлинные патриоты, горячо любящие свой народ, уважающие его историю, традиции, культуру. Историческую миссию грузинской интеллигенции он видит в утверждении ленинской правды, в борьбе за социалистическую родину.

В ходе народного восстания в Тбилиси, изгнания меньшевиков Корнелий предстает перед читателем в новом социальном качестве. Мы видим традиционного героя, который, не утратив лучших черт патриотов-народолюбцев Чавчавадзе, приобрел черты революционного сознания, интернационализма, полного и не иллюзорного единения с народом, партией большевиков.

В час, когда народный гнев вышвырнул меньшевиков из Тбилиси в Батуми, когда народ Грузии и части Красной Армии завершали освобождение страны, эти предатели в последний раз попробовали эксплуатировать «золотоносную жилу» народного патриотизма, опять лицемерно воззвали к этим струнам души народной.

Но ни в сердце Корнелия, ни в сердцах других волонтеров бывшей меньшевистской армии провокационный, лживый призыв не нашел уже другого отклика, кроме возмущения. Наоборот, когда меньшевики под занавес заключили с турками последний предательский договор — о передаче туркам Батуми и Аджарии, — рядовые бойцы-грузины, узнав о том, что ревком Грузии считает такую передачу незаконной, сами, ке дожидаясь Красной Армии, решили выбить турок из Батуми и вернуть его Советской Грузии. В этом бою участвовал и Корнелий Мхеидзе. И этот бой явился достойным итогом его жизненных университетов, показателем его роста и духовного возмужания.

5

Роман А. Кутатели — подлинная победа социалистического реализма в грузинской прозе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза