Лицом к лицу

В столовой, как и во всем доме Макашвили, все носило печать достатка и хорошего вкуса. В фарфоровых вазонах застыли стройные лилии. Стол был уставлен изысканными закусками, тут было и любимое блюдо хозяина — рыба, запеченная в больших раковинах. В высоких вазах красовались гроздья винограда, яблоки, апельсины. В многочисленных вазочках лежали чурчхелы, орехи, миндаль, фисташки. Разноцветными огнями светились бутылки с кахетинским и имеретинским вином.

На кухне, кроме домашнего повара Евтихия, сегодня работал бывший дворцовый повар.

Гости подошли к столу и стали занимать места в зависимости от своего положения в обществе и возраста. Дамы чередовались с кавалерами. Все улыбались, говорили, шутили, перешептывались, и только Платон застыл в своей обычной позе скучающего «сверхчеловека».

— Господа, предлагаю выбрать тамаду, — раздался волос Эстатэ.

— Тамаду! Тамаду! — закричали все.

После недолгих уговоров тамадой согласился быть Платон.

Его усадили в кресло во главе стола, и он сейчас же приступил к исполнению своих обязанностей.

— Разрешите мне, господа, — полилась его напыщенная речь, — первым долгом поздравить прелестную Нино с торжественным днем ее именин. Именем Нино была когда-то наречена святая дева, распространившая в Грузии религию Христа. Нино водрузила в Картли плодоносящий крест из виноградной лозы — символа дионисовского опьянения, обвила и согрела его своими чистыми девичьими косами. Пан и Христос вошли в Грузию не как враги.

Дальше Платон стал рассуждать о характерных свойствах грузинского народа:

— Страх смерти мы, грузины, во все времена заглушали в себе борьбой и весельем, трудом на земле, — потому Грузию и называли в Европе «Георгиен». Все это находит отражение в наших песнях… Разрешите, дорогая именинница, еще раз поздравить вас от всего сердца с днем вечно девственной святой Нино!

— Умеет говорить! Люблю его за это! — в умилении воскликнул Эстатэ.

Гости поздравляли Нино, выражали ей свои лучшие пожелания. Лицо девушки сияло счастьем, таким же безоблачным, лучезарным, каким был для нее весь сегодняшний праздничный день. Простой, наивной улыбкой отвечала она на поздравления Корнелия, Миха, Сандро и Кукури. Черные косы сегодня впервые не прикрывали ее красивую шею. Она собрала их в тяжелый узел и сколола гребнем из слоновой кости с драгоценными камнями, которые, однако, не могли затмить блеска ее больших лучистых глаз.

Пир был в разгаре. Запели «Мравалжамиер». Вано Сараджишвили прекрасно вторили Сандро Хотивари и Миха Мачавариани. Но все голоса заглушал бас Джибо Макашвили. Даже стекла в окнах дрожали.

Повар Евтихий, горничная Шура и няня Саломэ беспрестанно подавали на стол то сациви, то жареных фазанов и поросят.

Пришла очередь выпить за здоровье генерала Чиджавадзе.

Платон и тут блеснул своим красноречием:

— Крест и меч — это действительно эмблема Грузии, под знаком которой творилась ее история, вершились ее судьбы. Если прежде наш гениальный поэт Важа тосковал:

Ржавая стала ты, сабля гордая,
Ножны зеленая плесень съедает.
Где ж он, хозяин, чтоб снова ты грозно,
Как в старину, засверкала, седая? —

то теперь эта сабля извлечена из ножен и блещет на солнце. Наши герои, как и встарь, сражаются за свою родину. Мне вспоминается золотой век царицы Тамар, когда ее супруг и полководец Давид Сослан повел грузинское воинство против эмира Абубакара, как лев ринулся на него и победил в кровавой битве на Шамхорском поле. Давид забрал у Абубакара все знамена, разгромил его царство, завладел Ганджой и воссел на его престол. Это воспоминание относится к далекому прошлому. Сегодня же с потомками Сослана — полковником Магалашвили и штаб-ротмистром Абхазава — заключает союз потомок Абубакара — Рафибеков. Наши враги много кричат о Шамхоре и всячески обвиняют нас. А ведь в шамхорском сражении мы потеряли кавалера ордена святого Георгия, прославленного героя мировой войны Евгения Абхазава. Личность этого воина-грузина глубоко волнует меня. Было в нем что-то такое, что присуще каждому грузину, — жажда славы, подвига даже в чужой стране. И это понятно, это — следствие исторических судеб нашего государства: грузин убегает от своего народа, от самого себя, чтобы обрести себя в другой, чужой стране, — так он истосковался о своей славе, о своем сильном, могущественном государстве. Я знаю, что каждому грузину-воину сопутствует образ Георгия Саакадзе, сила его мощной десницы, его гневный меч, добывший славу Персии и Турции. Это, господа, целая проблема, большая, благодарная тема, и я посвящу ей несколько томов! — истошно кричал Платон.

Много еще всякой другой ахинеи нес Платон. Он пустил в ход весь свой темперамент, весь свой ораторский талант и опять как в первом тосте, только в конце вспомнил, за кого поднял бокал.

— Ура полководцу грузинского воинства! — закончил он свою речь.

Снова запели «Многая лета».