Лицом к лицу

Глядя бесцветными, старческими глазами на огонь, она думала о своем сыне. Ей вспомнилось, как Пето, будучи ребенком, просыпался чуть свет и она, умыв и одев его, сажала к себе на колени и кормила, словно птенца, хлебом, размоченным в молоке. В дурную погоду она повязывала ему голову большим платком, концы которого торчали на спине, словно хвостик у воробышка. Мальчик целыми днями бегал по двору, а мать, стоя у лохани, знай, покрикивала: «Пето, не трогай! Пето, куда ты? Пето, вот я тебе!..»

И вот теперь смерть грозила отнять у нее, одинокой женщины, единственного сына, единственную надежду, опору ее старости.

Рано утром кто-то постучал в дверь. Маринэ поднялась с трудом.

— Кто там? — спросила она.

Дверь отворилась. Старуха не сразу узнала раннего гостя.

— Здравствуйте, Маринэ, — тихо произнес Вано.

— Ах, это ты, Вано! — воскликнула старушка, разглядев его и подавшись вперед. — Что так рано?.. Неужели худую весть принес?..

— Маринэ, вы знаете, что я и Пето — товарищи… Вы знаете, что мы с ним служили одному делу. На прошлой неделе я и Пето участвовали в шамхорском бою…

Почувствовав недоброе, старуха стала торопить Вано. Но он и без того спешил.

— Ну что?.. Говори, говори! — бормотала она, закрыв глаза и схватившись рукой за сердце. — Ничего не утаивай. Я мать. Знаю, за что боролся мой сын…

Вано почувствовал некоторое облегчение. Решив, что Маринэ не сомневается больше в гибели сына и мужественно отнеслась к этому, он рассказал ей, как все это произошло.

Старушка как подкошенная повалилась на пол. Вано бросился к ней, поднял ее, перенес на тахту и побежал звать соседей.

Через несколько минут сверху спустились Вардо и Нино, няня Саломэ и соседи. Они привели Маринэ в чувство, пожалели ее, поговорили и ушли.

Саломэ, задержавшись у дверей прачки, объясняла соседям:

— Сына убили у нее. Единственного сына. Очень жаль несчастную.

Несчастье Маринэ не помешало, однако, приготовлениям к именинам в доме Макашвили.

ИМЕНИНЫ

На дальнейшей ступени преувеличения (больной человек) достигает крайности… Наступает мания величия, и больные в изобилии приписывают себе титулы, власть и богатство. Они — депутаты, графы, князья, генералы, цари, императоры, попы, боги.

И. И. Мечников

1

День святой Нино был издревле одним из самых почитаемых в Грузии, а имя Нино — одно из самых распространенных. 14 января в тифлисских домах было оживленнее, чем в остальные дни. Во многих квартирах раздавался звон бокалов, слышались застольные песни.

С утра родственники, друзья и знакомые поздравляли Нино Макашвили, присылали ей подарки.

Эстатэ Макашвили был известен в городе не только как адвокат и общественный деятель, но и как хлебосольный хозяин, как отменный тамада и тонкий знаток кахетинских вин. Обожая свою профессию, он не чужд был политики, покровительствовал искусству и считался меценатом.

Гостей собралось много. В кабинете Эстатэ вели беседу адвокат Петре Карелидзе, сенаторы Георгий Дадвадзе и Антон Вахек, директор гимназии Дата Микеладзе, генерал Чиджавадзе, учитель Шеманский и капитан Джибо Макашвили.

В гостиной Платон Могвеладзе, поэт Рафаэл Ахвледиани, артист Вано Сараджишвили и художник Миха Мачавариани развлекали дам.

Разговор в кабинете вращался вокруг шамхорских событий. Петре Карелидзе, член Тифлисского Совета рабочих и солдатских депутатов, наивно возмущался:

— В конце концов хотелось бы знать, кто отдал приказ о посылке в Шамхор Абхазава и бронепоезда?

— Нет, вы скажите, по чьей директиве действовал полковник Магалов? — в свою очередь недоумевал сенатор Дадвадзе. — Ведь если он проделал все это самовольно, то его необходимо привлечь к ответственности!

Командир второй артиллерийской бригады генерал Чиджавадзе знал подоплеку шамхорского дела, но предпочитал молчать. В свое время он, так же как и многие другие офицеры, был не согласен с планом разоружения эшелона в Шамхоре. По его мнению, ату операцию нужно было проводить где-нибудь в ущелье, в горном проходе, а не в открытой степи, где эшелоны имели возможность развернуть свои силы. И сейчас его удивляло, что истинные виновники шамхорского побоища, Жордания и Рамишвили, сваливали всю вину на командира Грузинского национального корпуса полковника Ахметелашвили.

Гостям предложили чай. В центре внимания были хозяйка дома и ее дочь. Несмотря на свои сорок лет, Вардо Макашвили все еще сохраняла свежесть и красоту. Нино казалась скорее ее младшей сестрой, чем дочерью. На матери было черное бархатное платье, резко оттенявшее белизну ее плеч и шеи. В ее темных вьющихся волосах еще не было седины. Большие темные глаза сверкали молодо. Видно было, что ее жизнь протекала в довольстве и спокойствии.

Нино в тот год кончала гимназию. Сегодня она сменила гимназическую форму на синее шелковое платье с глубоким вырезом, открывавшим ее красивую шею и нежные девичьи плечи.