Лицом к лицу. О русской литературе второй половины XX – начала XXI века

Нужно признать, что автор «Алмазного венца» окончательной ясности в этот вопрос не внес. В одном из интервью он заявил вполне категорично: «…все – правда <…> Все, что я написал, за каждое слово я могу отвечать»[268]. В другом – автор «Алмазного венца» воспользовался куда более обтекаемыми и осторожными формулировками: «Это свободный полет фантазии, основанный на истинных происшествиях, быть может, и не совсем точно сохранившихся у меня в памяти. В силу этого я избегал подлинных имен и даже выдуманных фамилий»[269].

Что касается отсутствия в «Алмазном венце» подлинных имен и фамилий, а также замены их прозвищами, то в своем интервью Катаев, конечно, слукавил. Прозвища вместо фамилий он использовал в первую очередь не потому, что дал в «Венце» полную свободу фантазии, а потому, что как опытный беллетрист понимал: читатели непременно и с увлечением примутся расшифровывать псевдонимы «Венца», и это многократно увеличит популярность книги.

Так в итоге и произошло. Столичные и провинциальные интеллигенты, вооружившись карандашами, исписали поля журнального и книжного изданий произведения своими догадками. Недаром одна из пародий на «Венец» была остроумно озаглавлена «Алмазный мой кроссворд (по Валентину Катаеву)»: «Берег. Море. “Белеет парус одинокий…” Сейчас уже трудно припомнить, кто из нас придумал эту фразу – я или дуэлянт. Да и стоит ли? Ведь позднее один из нас дописал к ней целую повесть»[270].

Но все-таки – обвинения в беззастенчивом вранье: заслужил их Катаев или нет? Решусь на общий и категорический вывод: нет, не заслужил! Вопреки устойчивой репутации «Венца» как лживой книги, достоверность большинства изображаемых в ней событий не подлежит сомнению. Очень часто оказывается, что представлявшиеся совершенно невероятными события, описанные у Катаева, подтверждаются при сверке с мемуарами современников и другими документами эпохи.

Приведу только один, но, надеюсь, выразительный пример. В едва ли не самом жестком из опубликованных в СССР отзыве на «Алмазный мой венец» театровед Наталья Крымова недвусмысленно усомнилась в том, что Катаев был лично знаком с великим Велимиром Хлебниковым – «будетлянином». «…об отношениях автора “Растратчиков” с поэтом-будетлянином, если не ошибаюсь, ничего до сих пор не было известно», – ядовито замечает она[271]. В ответ автор апологетической монографии о Катаеве не нашел ничего лучшего, как заявить, что беда небольшая, «даже если и не был Хлебников в Мыльниковом переулке», где жил Катаев[272].

Однако в альбоме «Футбаза VI-а», составленном Алексеем Крученых, под фотографией Велимира Хлебникова помещено следующее свидетельство Катаева: «Встречался с Хлебниковым в <1>922 году в Москве. Гениальный человек. И еще более гениальный поэт-речетвор. Валкатаев»[273]. Вряд ли будущий автор «Алмазного венца» в конце 1920-х годов решился бы дурачить близко дружившего с Хлебниковым составителя альбома. Окончательно развеивает сомнения следующий фрагмент из напечатанных уже в 1990-е годы мемуарных записей ближайшего друга-врага Катаева – Юрия Олеши:

Я Хлебникова не видел. У меня такое ощущение, что я вошел в дом и мог его увидеть, но он только что ушел. Это почти близко к действительности, так как он бывал в квартире Е. Фоминой в Мыльниковом переулке, где жил Катаев и где я бывал часто. Катаев его, например, видел, и именно у Е. Фоминой[274].

Совсем другое дело – катаевская нюансировка фактов. Рассказывая в «Алмазном венце» о подлинных в своей основе событиях, автор умело воспользовался целым арсеналом уловок, способных преобразить реальность почти до неузнаваемости.

Первая среди этих уловок: превращение отрывков чужих мемуаров в подсобный материал для строительства своего собственного текста. Пример – «вкусное» описание в «Алмазном венце» пивной, куда Катаев пришел вместе с Есениным-королевичем. В этом развернутом описании явно варьируется куда более короткий фрагмент из мемуаров Семена Гехта о встрече с автором «Черного человека».

Гехт:

Пил Есенин мало, и только пиво марки Корнеева и Горшанова, поданное на стол в обрамлении семи розеток с возбуждающими жажду закусками – сушеной воблой, кружочками копченой колбасы, ломтиками сыра, недоваренным горошком, сухариками черными, белыми и мятными[275].

Катаев в «Венце»: