Лицом к погоне

Шипя в канаве, гаснет сигарета.

Глухие окна, парки, гаражи,

К чему всё это?..

Над головой горит ночной неон

И Лета протекает через лето,

Смывая начертания имен,

К чему всё это?..

Под лёгким ветерком уводит в крен

Листву, что ждёт июльского рассвета, Но не смолкает горестный рефрен: К чему всё это?..

1979

***

Нет, пожалуй, печальней небес,

Чем над нашей осенней равниной.

Облака надвигаются без

Выкрутас рококо и лепниной

Небогато пространство для дум

О развалинах дивного замка,

И невольно приходят на ум —

Штукатурка, известка, изнанка,

Потускневших белил густота.

Вороньё над развалом помойки...

И такая вокруг пустота.

Словно ты на заброшенной стройке.

Что упёрлась в небесную твердь

Арматурою и кирпичами.

О, не с нас ли, Всевышний, ответь.

Началось в небесах одичанье?

Ни плывущих в закате бород,

Ни видений воздушного цирка... —

Только белого света разброд

И дождливое небо из цинка.

1994

***

Когда гуляет листопад

В глухую пору по округе

И листья, покидая сад.

Кружат по улицам Калуги,

И кто-то шепчет в полусне,

Что старой вишни больше нет,

Лишь только чеховским пенсне

В траве лежит велосипед,

А за оградой строгий дом,

В котором лестница, как локон,

При освещении таком

Похож на Александра Блока...

То понимаешь, что пора

Избавить душу от привычки

Искать сравненья, что игра

Не стоит даже мокрой спички,

Поскольку знаешь наизусть

О чём поет лукавый табор...

В провинции такая грусть,

Что обойдёмся без метафор.

1994

***

Не страшно сознаться, что пыл

И смелость утратил в овраге.

Не страшно признаться, что пыль -

Сукном на рабочей бумаге.

Не страшно, споткнувшись у скал, Сказать: «Насмотрелся - и баста!..»

Не страшно подумать - устал...

И вспомнить про Екклесиаста.

Не страшно, но только один

С душой, что знобяще тревожит,

Ты будешь дрожать, и ватин

Согреться тебе не поможет.

Не страшно, но только урод,

Вдев ногу в железное стремя,

Летит и скрипит поворот

Спины, раздвигающей время.

Не страшно, но только в упор

Со смертью, уже без обмана,

Как раненый тореадор,

Ты встретишься mano о mano*

1994

* (Исп.: один на один).

ИЗ ПЕРЕВОДОВ

АРТЮР РЕМБО

ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ

Я плыл, застревая в протоках - неловкий -

Меж тем краснокожие, впавшие в раж.

Схватили влачащих меня за веревки

И к пестрым столбам увели экипаж.

И вот я один с переполненным трюмом: Английская пряжа, фламандская рожь...

И крики ослабли в пространстве угрюмом, И волны шепнули: «Плыви, как плывешь, В штормящее море - от утлых лодчонок, В штормящее море - от зыби речной...»

И вот я, как в диком вертеле - ребенок, И как полуостров, что сорван волной!

И качка мутя воспаленный, рассудок.

Носила меня, в темноте полоща,

И, словно маньяк — сквозь горение суток, Я брел по воде, маяка не ища.

Как яблочный сок сквозь молочные зубки -

Кислинкой то в течь проникала волна, То вырвав штурвал из гнездовища рубки.

Лизала синюшные пятна вина.

И я окунался в глухой и могучий

Безмерный размер, что сопутствовал мне, И мокрые звезды мерцали сквозь тучи, И мертвый пловец проплывал на спине.

И день пробивался сквозь звездное сито, Под бешеный ритм темноту озарив, Где, крепче стиха и горящего спирта, Звучал о любви одинокий призыв.

Я видел небес развороченных брюхо, И взмах голубиного утра, и шквал.

Порой доходило до зренья, до слуха

Всё то, что никто не видал, не слыхал.

Я видел светило, глядящее косо

Сквозь мутные скалы небесной гряды, Когда, разметавши и лохмы, и косы, Трагедия шла на помосте воды.

Мне снились зеленые снежные ночи, И фосфор певучий, и водоворот

Неслыханных соков, и темные очи

Целуемых кем-то бушующих вод.

Неделями шла предо мной истерия

Коровника, что невозможно унять.

Не думаю я, что смогла бы Мария

Своею стопою те волны умять.

А знаете ль вы, что такое Флорида, Где вспышки пантер где цветы - к облакам.

ГДЕ бродят дожди н грозен перевита, Вожжа семицветная бьет по бокам?!

Я видел болот камышовую стену,

Где Левиафан загнивает живьём,

И бельма затиший, и злобную пену

Стихии, грызущей земной окоём.

Я глетчеры видел и одурь заката, И страшный залив, где с прибрежных ветвей

Свисают, в коросте кишащего гада.

Ленивые ленты чудовищных змей...

Я, может, еще покажу мальчугану

Поющих дорад и мальков золотых.

Исхлёстан волной, подчинен урагану, Я все-таки счастлив в злосчастьях своих.

Услышав, как стонут ворочаясь волны.

Широты смешав, позабывши про крен, Я мрака букеты ловлю и невольно, Как женщина, не подымаюсь с колон, Когда на корму, загрязненную тиной

И птичьим помётом, отдавши концы.

Один за другим заплывают картинно, Чтоб передохнуть и поспать мертвецы.

И всё же я беглый бродяга, который

Из бухты с трудом, но уплыл наконец.

Меня не возьмут на буксир мониторы, Не выловит в море ганзейский купец.

Я, весь фиолетовый в дымке ненастья.

Туда продираюсь, подкинутый ввысь, Где - о, стихотворца находка и счастье -

Лишь солнца лишай да лазурная слизь.

Я в сетке конвульсий, я в бликах, я в гуще

Эскорта светящихся рыб, и вперед

Лечу над волнами туда, где ревущий

Июль на куски расколол небосвод.

Я, видевший шумную случку Мальстрома, Скиталец, не знающий слово «жильё».

Грущу по Европе и сердце влекомо

К ее парапетам, к перилам ее.

Я, видевший звёздные архипелаги

Небес, что открыты безумству пловца.