Люба, Яночка… и другие

В больнице Люба пробыла две недели. Ее лечил друг отца Яков Михайлович Берман, замечательный человек и лучший специалист в городе. Он был невероятно разговорчив и всегда шутил. Приходил в палату к Любе по несколько раз в день, осматривал ее, давал указания медсестрам, а затем присаживался к ней на кровать и расспрашивал о том, что делается в еврейской общине:

– Скажите, Любаша, в общине действительно интересно?

– Думаю, что каждый находит там то, что ищет. А почему Вы не приходите?

– Понимаешь, деточка, я так долго старался быть «русским», что сейчас стать мне, еврею, «евреем» не так просто.

Он мотнул головой, обвитой седыми густыми волосами и такой же бородой, напоминающими знакомый портрет Карла Маркса.

– А хочется? – хитро спросила Люба.

– Приходит время, когда каждый из нас возвращается к истокам. Это выше наших желаний, – ответил Яков Михайлович, подняв указательный палец восклицательным знаком, и вышел из палаты.

Родители приходили к ней утром и вечером. Подолгу сидели. Отец приносил новые книги, а мать готовила каждый день что-нибудь вкусненькое. Она смотрела на Любу и украдкой вытирала слезы. Понимала, к чему привела слепая любовь к дочери. Проклинала себя, но ничего изменить не могла.

Один раз приходила мать Олега, принесла несколько яблок, посидела минут пятнадцать, извинилась и ушла. Олег приходил дважды, но Люба к нему не выходила. Он написал записку: «Мне не в чем себя винить. Я ухожу к родителям. Живи, как знаешь, если не хочешь меня видеть. Прощай». И приписал маленькими буквами: « Если одумаешься, позвони».

Она не позвонила. И не одумалась. Вернувшись домой, собрала вещи и перенесла к родителям. На этом ее замужество закончилось, и начались месяцы ожидания появления новой жизни.

Занималась в университете, много гуляла с отцом и матерью на свежем воздухе, читала новые для себя книги по уходу за новорожденными.

При общине открылся благотворительный фонд. Он помогал бедным старикам и старушкам, больным людям. Молодежь попросили оказать посильную помощь. Люба сразу согласилась. Ей нравилось ухаживать за пожилыми людьми. Она ощущала в себе новые оттенки чувств, которые все больше и больше сглаживали острые выступы ее характера, делая молодую женщину покладистой и доброй. Люба понимала, что этим людям, прежде всего, нужна доброта, искренность и терпение окружающего мира. В нем они оказались незащищенными и отчасти раздавленными возрастом, недугами и безразличием государства к их судьбам. Защитить их она не могла, но отдать частичку своего тепла старалась при каждой встрече.

Отец водил Любу на берег Днепра каждый вечер. Набережная всегда была многолюдной, на каждом шагу встречались знакомые, что делало прогулки еще интереснее и насыщенней.

– Здравствуйте, Лазарь Семенович! Как поживает Рита Марковна? Передавайте ей привет.

– Лазарь, зайди ко мне завтра в 9 утра. Есть дело.

– Лазарь Семенович, у Вас такая красивая дочь. Ах, какая коса-краса! Вы случайно не знаете, заплатят нам зарплату в этом месяце или нет?

– Лазарь, друг мой, какого черта ты сидишь в этой Богом проклятой стране? Почему не едешь в Землю обетованную?

– Не понимаю я тебя, Гольдштейн. Умный вроде бы мужик, а тянешь наравне со мной, простым работягой, эту экономическую бодягу в «самостийной Украине»!

– Лазарь Семенович, Вы читали…

Любе нравилось наблюдать за этими людьми и слушать их нехитрые разговоры «на ходу». Если отец задерживался более, чем на пять минут, она теребила его за рукав и он, извинившись, уходил, увлекаемый дочерью.

Они любовались потемневшими водами реки, в которых отражался многочисленными огоньками вечерний город. Отец рассказывал о том, что прочитал за день. И этого хватало на два-три часа прогулки. Особый интерес у Любы вызывала новая информация из Сохнута.

– Представь себе, палестинцы взорвали автобус в Иерусалиме. Есть жертвы…

13

Люба успешно сдала экзамены в ульпане. Вечером все собрались в маленьком «русском» ресторанчике отметить окончание учебы. Ривка с удовольствием отправила Любу на эту вечеринку. Яна тоже не возражала. У неё появилась игра, которую ей купила бабушка Рива, и девочка с головой ушла в новые впечатления.

– Ты не возражаешь, если я сяду рядом с тобой, – улыбаясь, спросил Саша.

– Садись. А где Вика? Почему ее нет? – удивилась Люба.

– Все, Вика была и вся вышла. Собрала свои вещички, забрала сына и ушла к своему израильтянину. Последний акт иронической комедии сыгран. Артисты устали и разбежались по своим гримеркам, – наиграно весело произнес Саша.

Люба опустила голову. Она не могла смотреть ему в глаза и чувствовала, что это не Вика совершила подлость по отношению к этому человеку, а она, Люба. Саша молчал, а затем тихо спросил:

– Ты знала?

Люба не могла отвечать. Ей хотелось встать и убежать. Она чувствовала, как краснеют щеки, сердце сжимается, не хватает воздуха.

– Знала… Да ты не вини себя, Любаша. В чем ты виновата? Это я виноват, что не смог сразу рассмотреть и распознать «прекрасное создание» под кодовым названием «Вика». Все, с этой минуты ни слова о длинных ногах, выросших из коварства и пустой головы.