Люба, Любушка, ЛЮБОВЬ

Накануне Троицы я, Фенька и Варька, решили сбегать на речку, чтобы по дороге, на лугу, нарвать цветов и искупаться, если вода будет теплая. Мама еще не разрешала купаться и говорила, что рано, хотя погода была хорошая, даже жаркая. Решили встретиться у меня утром.

Варька и Фенька прибежали, как и договорились, когда мамы наши ушли на работу. Мы, дружной ватагой, помчались на речку. По дороге подхватили Стешку и Маньку-конопушку. Букеты решили нарвать, когда пойдем домой, а то привянут на солнце. Вода была холодная. Визжа, брызгая друг друга, мы все же залезли в речку. Вылезли из нее только тогда, когда тело покрылось мелкими пупурышками, губы стали бледно-синими, а зубы сами по себе стали громко стучать. Набегавшись по берегу, чтобы согреться, пошли к дому, собирая фиолетовые васильки и желтые цветочки, которые мы звали «куриная слепота». Совсем не хотелось расходиться и я сказала подружкам:

«А давайте праздновать Троицу!»

Фенька оживилась: «А как?»

– «Давайте сварим чай в самоваре, накроем стол в ограде и будем пить чай и петь песни»

– «Давайте принесем из дома поесть, что мамка оставила, на наш общий стол»

Так и сделали. Подружки сбегали домой и принесли нехитрые угощения. На столе была картошка вареная, запеченная да черемша соленая. Варька принесла краюшку черного хлеба, а я налила в глиняную крынку молока, достала из погреба чашечку творога. Зорька у нас доилась, молоко было.

Вынесли из сеней старый стол, разложили угощение. В наш ведерный самовар, который поставили прямо на землю в ограде, налили воды. Стешка нащипала смоляных лучинок. В трубу самовара заложили щепки, берестяную кору, которую отодрали от больших поленьев под навесом, подожгли лучину и опустили в трубу на сухие щепочки. Из трубы повалил дым. Наш самовар начал варить. Заварки, конечно, не было никакой. Нарвали молоденькие листочки смородины у нас в огороде, положили в большую алюминиевую кружку. Самовар быстро закипел. Залили листики смородины, закрыли чашкой, чтобы настоялись.

Но вот как-то не интересно и совсем не празднично просто сидеть в ограде, смотреть на огород и скотный двор. Тут мне в голову пришла гениальная мысль: «А давайте поставим стол с самоваром на крышу наших сеней, она дощатая и почти плоская. Зато как все кругом видно! И деревню видно, и кто по дороге идет видно, луг, речку и лес за рекой тоже видно. Красота!»

Идея понравилась всем, сомневалась одна Варька. Боялась, что по лестнице мы не поднимем стол и самовар. Но мы дружно взялись за дело.

Я и Фенька залезли по лестнице вверх на несколько ступенек и стали тянуть край стола на себя, а Стешка и Манька толкали снизу. Варька поддерживала сбоку. Мы, как муравьи, облепили стол. Медленно, пыхтя и кряхтя, затянули стол на крышу.

Хорошо, что стол был совсем не большой и сколоченный из тонких досок, на которые летом раскладывали в сенях травы для просушки.

Следующим этапом был самовар. Решили, что надо кипяток отлить в чугунок, а то уж очень тяжел самовар. К самовару, за ручки, привязали веревки, которые весели в сарае. Тянули на крышу втроем, а двое внизу поднимали и держали, пока доставали руки. Самовар раскачивался из стороны в сторону, но мы все же удержали его, и подхватив за показавшиеся ручки, затянули на крышу. Довольные и уставшие, мы подняли еще две табуретки и скамейку. Я принесла праздничную скатерку, которая лежала у нас в шкафу. Мы накрыли стол и чинно уселись вокруг. День был солнечный, теплый, но на крышу сеней уже не падали его лучи, а легкий ветерок хорошо обдувал наши разгоряченные лица и тела. Мы стали трапезничать и обсуждать деревенские новости.

Быстро уничтожили скромное наше угощение. Налили в блюдца смородиновый чай и на вытянутой руке швыркали его, жалея, что нет у нас ни сахара, ни конфетки. О сладостях уже давным-давно забыли. Даже мед, который мамы берегли с осени для лечения простуды зимой, закончился.

Ну, а что за праздник без песен? Я мигом слетала за отцовской балалайкой. Часто, когда дома никого не было, я перебирала струны, пытаясь подобрать мелодии к песням, частушкам, которые знала наизусть.

Стараясь попадать в такт, я затренькала на балалайке. Мы пели хорошо нам знакомые песни, которые раньше, на празднике, пели наши мамы. Мы спели про дуб, который все не может сойтись с березой и про морячка, который пришел на побывку и запели «Ивушку»: «…ивушка зеленая, над рекой склоненная, ты скажи, скажи не тая, где любовь моя…»

В самом конце песни мы услыхали громкий крик нашей соседки тетки Салмониды:

«Господи, чё же это делается то? Вы поглядите, люди добрые, куды эти мокрохвостки залезли! Да как вы туда затащились то…Ох, варначки, все расскажу матерям то! Ишь чё наделали…Это же надо такое придумать… Это все ты, белобрысая, ты подстрекалка!»

Это она про меня. Фенька хотела как-то успокоить тетку: «Седня, тетка Салмонида, праздник. Чё ругаешься? Чай пьем, песни поем»

«Я вам сейчас покажу такой праздник, вся задница гореть будет!» – с этими словами тетка сорвала, прихватив фартуком, несколько веток молодой крапивы, растущей возле забора, и направилась в наш двор.