Люби, Рапунцель (СИ)

«А ведь он когда-то, кажется, про здоровье мне что-то втюхивал, – рассеянно подумала Даня, наблюдая за тем, как красный леденец оглаживает губы Якова, проскальзывает глубже и, наконец, скрывается в его приоткрытом рту, а глаза округляются. – А я ему обслюнявленный леденец впихиваю… Бактериями делюсь, ага. Я ж щедрая».

Не заметив за собой и намека на раскаяние, Даня убедилась, что Яков не собирается избавляться от чупа-чупса, и переключилась на его одежду. За это время она успела стянуть пиджак с одного плеча мальчишки. Рука проскользнула в пространство между плечом и копной пушистых волос, утянув за собой и весь пиджак. Рывок был достаточно легким, но страдающий от недостатка равновесия Яков все же не удержался. Чтобы не опрокинуться окончательно, он, неуклюже качнувшись, выставил руки и оперся сзади ладонями на одеяло.

Видимо, Дане сегодня щепотка равновесия тоже не досталась, потому что от собственных действий она, завалившись вперед, уткнулась лицом в грудь Якова.

– Ой-ой. – Девушка хихикнула, а, попытавшись вернуться в исходное положение, вновь тюкнулась носом в его грудь.

На белоснежной рубашке остались живописные пятна от остатков помады, тоналки и мелкие полоски от туши рядом с блестящей пуговицей.

– А теперь ты не такой идеальный. – С губ Дани сорвался еще один смешок.

«Что это со мной? Несу какую-то чушь. Хихикаю как подросток в пубертате. – Осознание собственной неадекватности ничуть не помогло исправить ситуацию. Остановить волну смешливого фырканья никак не получалось. – Как же забавно…»

Яков смотрел на нее и молчал.

Стройный и обманчиво хрупкий.

От его вида Даню пробрало до дрожи. Мысли, меняя скорость, сталкивались и порождали красочные картинки – одна хуже другой.

Значит, Якова кто-то касался. Гладил лицо, дотрагивался до шеи, прикасался к обнаженной груди, прижимал к себе за тонкую талию, общупывал упругие бедра, проводил ладонями по тренированным ногам. Трогал… полностью.

Злость затопила разум потоком воды, хлынувшей сквозь разбитую плотину. Он всегда с такой яростью сопротивлялся, избегая прикосновений, едва разрешил до него дотронуться на снятии мерок и делал вид, что чужая близость ему неприятна, а сам оказался вовсе не таким уж хрупким васильком.

Злость нарастала.

По груди Якова съехала и меланхолично рухнула рядом с его боком на одеяло припрятанная лента. Даня швырнула ее в него. Изумление в глазах мальчишки переросло в откровенную ошарашенность, когда он рассмотрел вещь, которой в него запульнули.

– Прикольные вещички ты рядом с чупа-чупсами хранишь, – хмыкнула Даня, полностью забравшись на диван.

Тонкие светлые бровки выгнулись замысловатыми фигурками. Ясные зеленые глаза обзавелись блеском, отчего юное создание превратилось в воплощение какой-то невообразимой чистоты и невинности.

Смазливый да еще и с талантом притворяться чистеньким ангелочком. Порочная смесь. И невообразимо взбесившая Даню.

Разве кто-то когда-либо способен был так легко вывести ее из себя? Никогда и никто. Она могла испытывать ненависть и могла ощущать злость. Но чувство, абсолютно и полностью выбивающее у нее землю из-под ног, заставляющее ее пылать, дрожать, искриться от свирепости и задыхаться от собственной уязвимости, воспринимать мелочь, касающуюся жизни постороннего человека, словно часть собственного жизненного круговорота – нет, до этого момента подобное чувство ей знакомо не было.

Даня потянула палочку чупа-чупса на себя, чуть-чуть перестаравшись с силой, – леденец проехался по зубам Якова. И сунула сладкий шарик за собственную щеку.

«А сейчас его бактерии и микробы – мои». – От подобной мысли стоило бы снова глупо похихикать, но злость продолжала главенствовать над остальными эмоциями.

– Хочешь мне что-нибудь сказать? – Даня хлюпнула леденцом.

Яков мельком глянул на ленту презервативов и машинально облизнул губы.

«Наверное, они по вкусу как вишневый леденец. – Мысль, отдающая ледяной констатацией. – Его губы».

Тишина.

«Молчит… Лады, значит, ничего не жаждет мне рассказать».

О чем она его просила? В чем уверяла? На какие должностные обязанности ссылалась? Даня даже не вспомнила об этом. Все поглотила злость.

Удерживая леденец в правой руке, Даня возложила ладонь на грудь Якова. Он судорожно выдохнул. Реакция показалась ей забавной. И она с азартом, приправленным холодной злостью, принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Серебристые кругляши под ее пальцами охотно и быстро теряли контакт с петельками.

Никакого сопротивления. Только дыхание, приподнимающее его грудную клетку вместе с деятельной рукой Дани.

Одна. Вторая. И еще. Легко и непринужденно. Она поймала себя на мысли, что даже это стандартное движение приносит ей колоссальное удовольствие. Трение, порождающее касанием пальцев о шершавые края пуговицы. Шорох ткани, а за ним медленное обнажение юношеской груди.

Разве она когда-нибудь кого-то раздевалавот так?