Любил ли фантастику Шолом-Алейхем? (сборник)

Развязка наступает именно тогда, когда, казалось бы, невозможно более сгибать тугую пружину сюжета. И, в полном соответствии с законами жанра, каждому воздается по его заслугам: зло терпит поражение, капитан Грант найден, экспедиция благополучно возвращается домой. Но Жюль Верн снимает патетичность счастливого финала заключительным трагикомическим эпизодом с Паганелем, который в конце концов женится на родственнице майора Мак-Наббса.

Книга построена по классической схеме приключенческого романа, и ее герои – почти все – проявляют чудеса героизма. Но все-таки один из них, кто находится на авансцене событий, наиболее активен, наиболее ярок.

Особая роль в романе, как нам представляется, отведена Паганелю. Он обладает самой впечатляющей индивидуальностью, он самый живой, лишенный статичности, которой грешит Гленерван. При всех достоинствах лорда в нем нет жизни – в сравнении, например, с майором Мак-Наббсом, который, казалось, находится на периферии действия, но при этом образ его куда полнокровнее.

Очевидно, что в образе Паганеля много от самого Жюля Верна. Но это не только всепоглощающая любовь к географии и энциклопедические знания. Паганель говорит поэтично и образно: «О море, море! Что было бы с человечеством, если бы не существовало морей?.. Корабль – это настоящая колесница цивилизации!» Речь его точна и философична: «Чем меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек счастливее», «Вы не верите, что можно быть счастливым на необитаемом острове? – Нет, не верю. Человек создан для общества, а не для уединения».

И, конечно, Паганель обладал не часто встречающейся самоиронией, умением взглянуть на себя со стороны, как в эпизоде, в котором выясняется, что долго изучавшийся им испанский язык на самом деле португальский.

Паганель доверчив, в чем-то наивен, во многом напоминает большого ребенка – собственно говоря, именно так и характеризует его автор, когда в сцене подготовки для похода через Кордильеры и Паганель, и Роберт радовались, облачаясь в чилийские пончо.

И еще в одном эпизоде Паганель напоминает Жюля Верна. О религии в романе говорится немного, но упоминается, например, что члены экипажа «Дункана» сходили в церковь перед отплытием. И это «по умолчанию» подразумевало, что все герои романа – верующие. Все – кроме, пожалуй, Паганеля. Ведь он ученый, представитель естественного знания (как, заметим, и Жюль Верн). И именно Паганель в ответ на эмоциональное пожелание Элен Гленерван перед первым путешествием по Южной Америке: «Друзья, да поможет вам бог!», сдержанно отвечает: «И он поможет, ибо, поверьте, мы и сами будем друг другу помогать».

Думаю, что многим читателям старшего поколения Паганель представляется в образе замечательного актера Н. К. Черкасова, сыгравшего эту роль в прекрасном отечественном фильме 1936 г. Черкасов сумел найти яркие краски для этого образа – его Паганель высокий, тощий, нескладный, забавный, но удивительно обаятельный.

Фильм обязан своим успехом также блестящей режиссуре В. Вайнтшока (снявшему год спустя еще один знаменитый фильм, «Остров сокровищ») и звучащим в нем песням, музыку которых написал И. Дунаевский на стихи В. Лебедева-Кумача. Не случайно, что песни в фильме поют самые привлекательные герои: Паганель – «Песню о капитане» («Капитан, капитан, улыбнитесь, Ведь улыбка – это флаг корабля…») и Роберт – «Песню о веселом ветре» («А ну-ка песенку пропой, веселый ветер…»). Именно эта музыка наполнила романтикой паруса «Дункана» в фильме.

* * *

И в заключение – несколько слов о моем личном отношении к Жюлю Верну. С детства он было одним из самых моих любимых писателей. И когда в 1977 г. я и мой тогдашний соавтор М. Ковальчук (мы писали статьи по теории и истории фантастики под общим псевдонимом Вл. Гаков) получили шведскую премию за работу в области фантастической литературы, приз имени Жюля Верна (Prix Jules Verne), первую литературную награду в нашей тогда совсем недолгой творческой жизни, то я увидел в этом некое знамение свыше.

Но куда дороже для меня другое воспоминание, которое я бережно храню столько лет…

Моя дочь росла в атмосфере Книги (иначе и не могло случиться, поскольку родители были филологами). Больше всего на свете она любила, когда ей читали вслух. За чтение она была готова сделать что угодно: есть нелюбимую кашу, убирать вечером игрушки и т. п. К пяти годам она знала азбуку, однако читать ленилась, хотя и могла сложить из кубиков нехитрые слова: дом, ежик, корова. Летом 1979 г. мы жили на даче прабабушки в Подмосковье. Первую неделю погода стояла плохая, гулять мы выходили редко. Как-то утром я сказал дочери, чтобы она посидела тихо, пока я буду помогать прабабушке.