Художник подробно прописывает каждую фигуру, ни на одном полотне нет ничего зашифрованного, символического, а то и просто скрытого. И мир этот понимать надо не путем интеллектуальных усилий, не логикой, разгадывая то, что не загадано, а душой и сердцем. Герои показаны, вроде бы, в окружении обыденном, бытовом, понятном – и в то же время словно в фантастическом мире, существующем по законам иной жизни – более возвышенной, чистой, духовной, и здесь нет и не может быть места стяжательству, корысти, жестокости.
Ощущение гармонии и покоя на картинах во многом благодаря тому, что фигуры всегда – на переднем плане, а за ними – небо. Огромное небо, существующее не само по себе, но словно оберегающее людей, осеняющее их своим покровом. Оно то синее, то серое, то охряное, то опаловое. А если действие происходит в доме, в комнате, то стены всегда словно размыты, как будто открыты в мир. Любаров не любит ни «чистый» пейзаж, ни натюрморт, он избегает рисовать замкнутое пространство, – он любит небо. «Небом Единым Жив Человек» – эта строка Вознесенского из стихотворения, посвященного Шагалу, точно подходит и к полотнам Любарова.
«Еврейское счастье» – так называется это цикл Любарова. Человеческое счастье – смотреть на эти картины.
Евреи уезжают из России. Наверное, многие еще уедут. Но многие остаются. И остаются евреи Любарова, которыми обогащается русская культура. Рисуйте, Владимир Семенович, рисуйте своих замечательных людей человеческой национальности, нелепых и трогательных: в конечном счете, от этого хорошо и русским, и евреям.
Владимир Гопман: «В Крыму, как нигде, природа обладает чувством собственного достоинства…» [274]