Любимая для эльфа 2

— Тут слишком жестко! Я хочу в помещении!

Роберт кивнул — куда угодно, где угодно, и ему не терпелось проверить, правда ли Тамико согласна, не завизжит ли она, едва Роберт вынесет ее в более людное место, потому он ответил:

— Пойдем ко мне домой, погоди, чуть позже, — и поставив Тамико на землю, опустившись на колени и закрывая Тамико своей спиной от начинающего набирать силу ночного ветра, Роберт принялся шарить у нее под одеждой.

Расстегнув молнию джинсов, одной рукой проник в ее трусики, другой же гладил лопатки и поясницу Тамико, пытаясь расстегнуть замочек бюстгальтера, что не удавалось, но Роберту нравился сам этот поиск.

Он никогда не видел реальную Тамико в экстазе, но его «магическая», созданная воображением, кажется, совершенно потеряла над собой контроль, полностью отдаваясь происходящему. Она была невозможно влажная и бесстыдно, зовуще пошлая, сама расстегнула бюстгальтер, сама подняла подол джемпера, обнажая великолепную налившуюся грудь…

Роберт забыл все на свете, прихватывая соски губами, их хотелось целовать бесконечно…

Снять с Тамико джинсы, трусики, войти в нее, держа ее на весу… Роберт ощущал все так живо и остро, что испугался вдруг: уже дорогая ему Тамико могла этак замерзнуть из-за его эгоизма. Ночь становилась все холоднее, и оторвавшись от ее невыразимо сладкого тела, наспех прикрыв покачивающуюся в трансе Тамико одеждой, Роберт подхватил ее на руки и понес к себе домой, приговаривая:

— Не кричи, пожалуйста, хорошо? Не кричи…

Воображаемая Тамико, свернувшись котенком, хихикала:

— Закричу, сейчас закричу!

В прихожей его просторной квартиры было чисто и пусто. Правда, Роберт хотел расположить Тамико на чем-то более удобном, чем просто на полу. Но Тамико, будучи поставлена на ноги и дождавшись, пока Роберт закроет дверь квартиры, потянулась к его ширинке:

— Поместится ли такой большой в моем маленьком ротике?

Блаженство оказалось сумасшедшим и полным, и когда Роберт все же донес Тамико до спальни, она отказалась от кровати, томно раскинувшись на лежавшем на полу ковре. Тамико любила ковры?

Роберт не знал, любя сейчас только ее, их тела безнравственно сплетались, а потом они все же перешли на ложе, и засыпая — время подходило к утру, оба чувствовали себя совершенно счастливыми.

Роберту хотелось обнимать эту миниатюрную женщину, носить ее на руках, такую нежную и компактную, такую свою…

В воображении он проснулся один, бросился ее разыскивать…

Тамико, одетая в его рубашку, сброшенную им на пол накануне в пылу страсти, нисколько не стесняясь, сидела на высоком стуле в кухне, и пила воду — полуобнаженная, дерзкая, ненаглядная…

Роберт вспомнил, что Тамико презирает готовку — это не имело ни малейшего смысла, он нанял бы кухарку, посудомойку, прачку, кого угодно, лишь бы…

Тамико смеялась, протягивала к Роберту руки, она была готова и на кухне, и где угодно, и Роберт, задыхающийся, полубезумный, понял, что с этой фантазией пора завязывать…

Прозрение оказалось чересчур болезненным. Возможно, Роберт где-то приукрасил действительность, где-то сочинил нюансы, но он чуял наверняка: истинная Тамико была такой же, очень похожей на его фантазию, вечным пожаром и нескончаемым праздником… Тем, что он искал и потерял по глупости.

Такие мысли могли завести чересчур далеко. Роберт понимал теперь Магнуса, Лукаса и всех иных неизвестных мужчин, павших перед ее чарами, и чувствовал, как огонь безжалостной ревности начинает жечь его душу.

Роберту некого было винить, кроме самого себя. Он сам своими намерениями и делами устроил свою жизнь совершенно иначе, и чтобы унять тоску, он стал представлять их неизбежные с Тамико ссоры… Скандалы…

Получалось плохо, поскольку вместо видения разборок по понятиям представлялись примирения, виделись новые сладчайшие занятия любовью.

Роберту оставалось надеяться, что заноза, неосторожно всаженная им себе в сердце, выпадет сама.

Или…

Роберт боялся пагубного «или», но знал, отчетливо знал, что наметив цель, пройдет путь до конца, пусть дорога и поведет его в небытие.

Глава 406. Без третьих лишних

Бескомпромиссная греза о призраке с одной стороны, а с другой, живая реальная Колетт, их пока не рожденный Антон…

Роберт сумел бы вообразить воинства гурий, и Кэйли даже воплотила бы эти воинства наяву, просто…

Роберт клял человеческую беременность, что длится так долго, хотя красавица, носящая под сердцем его ребенка, и являлась бессмертной.

Он выбрал Колетт за женственность, мягкость, уступчивость, но была в Колетт и твердость духа, просыпающаяся в важные моменты.

Сейчас наступило время, когда Роберту хотелось не обладать, но завоевывать, когда он предпочел бы плетку ласке. Роберт соскучился по хорошей ссоре, в которой можно было не опасаться задеть чувства, и ему следовало придумать, как намекнуть об этом Котене так, чтобы не унизить ее, сделав их скандалы равноправными.

* * *